Искатель. 2009. Выпуск №01

— Пап, не знаю, как это у тебя получается, но ты молодеешь прямо на глазах! — промямлила потрясенная Лерка, тараща глаза на не менее потрясенного отца. — Не скажу, чтобы я была без ума и от твоих усов, но, должна признать, они тебе идут.

Лебедянский менялся исподволь, незаметно для самого себя, но четко и пунктуально, как по программе. Правда, к сожалению, не только в лучшую сторону. Одновременно с ростом волос стали на удивление быстро портиться зубы. Зато зарубцевался послеоперационный шрам двадцатилетней давности.

Однажды, подойдя к зеркалу, Вениамин не поверил своим глазам. Да и как им было верить, если левый — свой — оставался по-прежнему серым, а правый — чужак — за одну ночь сделался карим. Эта новая перемена в облике Лебедянского больше всего бросалась в глаза окружающим. И в первую очередь ее заметил лечащий врач Долгушин. Он не преминул сообщить о своем открытии профессору Яковлеву. А тот и сам с любопытством экспериментатора наблюдал за метаморфозами Вениамина.

Профессор суммировал факты, но не торопил время. Яковлев не хотел сенсации, не желал дешевой славы и даже немного боялся огласки. Поэтому все свои наблюдения он фиксировал только «в интересах будущих поколений», как он сам для себя обозначил степень своей заинтересованности. Известно Яковлеву было не очень много, узнать больше он мог бы от самого Вениамина, но лезть пациенту в душу он бы не рискнул. Поэтому профессор был рад неожиданному откровению Долгушина.

— Иван Алексеич, — начал Павел. — Надеюсь, вы в курсе?

— Я не слепой, Паша, тоже все вижу. Странные дела творятся у нас в отделении… Человек может отпустить усы, даже если раньше никогда их не носил, но чтобы без косметической операции на лысине вдруг волосы выросли, это, извини меня, Паша, в голове не укладывается.

— Как после телесеансов Кашпировского.

— Налицо, я бы сказал, некое психосоматическое программирование. Вот тебе, кстати, готовый термин для будущей монографии.

— Иван Алексеич, если бы дело ограничивалось одной шевелюрой, а то ведь еще изменился цвет правого глаза, а правая рука — травмированная — выглядит… Да не выгладит, а просто намного больше левой. Левая — рука пианиста, а правая теперь как у молотобойца.

— Да, я видел. Клешня порядочная.

— Если правый глаз и правая рука, значит, какая-то аномалия правого полушария мозга?

— Возможно. Сделай томограмму. Еще надо посмотреть результаты анализов крови на день поступления и на день выписки. Неплохо бы на днях сделать еще анализ. Если будут резкие изменения в составе крови, мы потом посмотрим динамику роста.

— Понял.

— Ну, а как он сам объясняет свои художества?

— Я его спрашивал насчет руки, а он говорит, лишь бы работала. Значения этому, видимо, не придает.

— Как к нему относятся соседи по палате?

— Двое новеньких, послеоперационных, им не до общения. Старика я вчера выписал, а вот молодой… Мне кажется, он с Лебедянским на короткой ноге: они часто беседуют.

Яковлев покивал, посмотрел в окно и вдруг тяжело вздохнул:

— Паш, ты помнишь того таксиста, что разбился вместе с Лебедянским? Ну, который у меня на столе умер.

— Смутно.

— А у меня до сих пор перед глазами его лицо. И жена у него очень хорошая. Видно, жили душа в душу… Так хочешь верь, хочешь не верь, а наш Лебедянский понемногу, но становится похож на того таксиста-покойника. Мне так кажется… А ты как думаешь?

— Честно? Не знаю. Оккультизм какой-то.

— А если иначе сказать: пересадка души в тело донора?

— Пофантазировать на эту тему я не против.

— А чего фантазировать?! Покойный Новожилов был брюнет, носил усы, курил, глаза карие, зубы кариозные, ручищи громадные, зрение — в норме… А дочь Лебедянского рассказала, что отец: а) никогда не курил; б) носил очки с очень толстыми стеклами и практически не мог без них обходиться; в) ежедневно брился электробритвой; г) любил груши; д) и так далее, список длинный. И главное, Лебедянский говорил мне, что мое лицо ему знакомо. Якобы он видел меня во время операции. А это исключено. Меня мог видеть и запомнить только покойный Новожилов.

— Не знаю, что и сказать, — пожал плечами Долгушин. — Случай уникальный… Мы ничего не сможем доказать, даже если…

— Мы и не будем никому ничего доказывать, — перебил Павла Яковлев. — Зачем?! Мы с тобой знаем, и этого достаточно. К тому же наши предположения могут и не подтвердиться.

— Как он это делает?! — резким жестом Долгушин проиллюстрировал степень своего недоумения.

— Он сам может этого не знать, если процесс запущен подсознанием. А если и знает, то не скажет. Ты бы сказал на его месте?

— Логично… И к чему мы пришли?

— К тому, с чего начали… Время покажет…

…А в это самое время в палате Николай беседовал с Вениамином.

— Слушай, мы с тобой третью неделю вместе в этой дыре. На мой взгляд, внешне ты здорово изменился за это время. Ты сам как считаешь?

— Конечно, изменился. Но я думаю, главные превращения еще впереди.

— Может, ты чувствуешь какое-нибудь давление со стороны, будто тобой кто-то командует?

— Да нет.

— Может, подсознание перекраивает тебя по своему сценарию?