Искатель. 2009. Выпуск №10

Сырцов кивнул: врач был опытный, и следователь доверял ему. Потом уточнил:

— Следы? Побои? Ссадины?

— На шее четкая странгуляционная полоса. Следы насилия на теле отсутствуют. Все указывает на самоубийство.

Лобов прошел на кухню.

— Простите, Ольга Леонтьевна, сколько вам лет?

— Сорок пять, — вымученными глазами посмотрела она на него.

— А покойному?

— Шестьдесят три должно было исполниться через месяц.

Лобов вернулся в спальную комнату. Труп уже заворачивали и готовили к отправке.

— Ну что? — поинтересовался Лобов.

— Дело ясное — самоубийство, — отрезал Сырцов.

— Отойдем на минутку, — Лобов взял следователя за локоть и увлек его в ванную.

— Что еще? — недоуменно воззрился на него Сырцов.

— Ты меня извини, конечно, ты следователь, — начал Лобов. — Но я думаю, что выводы делать преждевременно.

— Ты уверен? — удивился Сырцов. — По-моему, картина ясная!

— Гм-гм, — откашлялся Лобов. — Ну, тогда конкретнее. Это не самоубийство…

— А что же это? — перебил его следователь.

— Самое обыкновенное убийство, — договорил Лобов.

* * *

Лобова хорошо знал каждый оперативник столицы. Во многих затруднительных случаях он делал такие ошеломляющие экспертизы, что следствие, придя к определенным выводам, вдруг меняло их на совершенно противоположные, а то и вовсе заходило в тупик. Жена Ирина называла его «мой Сева Крутолобов» или «мой Сева Высоколобов». А еще «Крутолобов-Семипядьев».

Был у него свой секрет, о котором знала только жена. Зачитываясь мастерски сделанными романами Купцова, Лобов и сам стал грешить писательством. Именно грешить, потому что ничего путного из этого не выходило. В издательствах ему неизменно отказывали: много логики, рассуждений, мало погонь, крови, насилия. А ведь все это, убеждали его, привлекает читателя, делает книгу популярной (читай, продаваемой). Лобов же считал, что в детективном романе должна преобладать мысль, а не действие, иначе, мол, достаточно посмотреть зарубежные (да теперь и наши) боевики. Ему в ответ понимающе и сочувственно улыбались, но как один советовали попробовать предложить книгу другому издательству.

Ирина утешала его:

— Твои экспертизы — вот самое настоящее искусство. Тебя знает вся Москва. Разница лишь в том, что твои дела не записаны на бумагу и не растиражированы. Беда тут одна: ты не получаешь за свое искусство денег. Но успокойся, это даже никакая не беда: деньги — вещь наживная. И скоропреходящая, смею тебя уверить.

— Да я ведь не ради денег, — оправдывался Лобов. — А из любви к искусству!

— Милый мой Семипядьев, — нежно обнимала его жена, — я знаю, что ты великий, просто потрясающий искусник! И не только в криминалистике, — лукаво улыбалась она. — Чего тебе еще надо, а?

Лобов успокаивался и… продолжал мечтать о писательской славе. А сам ежедневно, кропотливо, день за днем проводил удивительные экспертизы. Каждый оперативник мечтал работать именно с подполковником Лобовым, верил только ему, как последней инстанции при раскрытии преступлений. А их, как это ни печально, хватало всегда…

Наверное, именно потому и в этот раз Сырцов не отмахнулся от сказанного Лобовым в прихожей квартиры Купцова, как от чепухи какого-нибудь практиканта, а доверительно зашептал ему, оглянувшись на врача:

— Ты понимаешь, Сева, ситуация-то какая неловкая… Врач-то — он тоже не лыком шит… Не первый год в органах. И как я должен поступать, по-твоему? Игнорировать явные доказательства и полагаться на твои… предчувствия?..

— Это не предчувствия, Вадик! Пойдем-ка. — Лобов подвел следователя к лежащему трупу, откинул ткань и поднял повыше руку покойного. — Смотри, под ногтями нет следов вазелина. Вот этого, — он поднял с пола тюбик.

— А почему эти следы должны там быть?

— Руки у него не были связаны? — Лобов был уверен, что «вопросом на вопрос» — один из самых веских приемов полемики. Сработало и на сей раз.

— Не-ет, — недоуменно протянул следователь. — Ну и что?

— Видишь ли, Вадик, — начал Лобов, — все повесившиеся всегда бессознательно хватаются за веревку у шеи, чтобы ослабить асфиксию. Во всех случаях картина именно такая. Ослабить никому, конечно, не удается, но, наверное, едва ли не каждый из повесившихся в последний момент понимает, какую глупость он совершил. Да, и еще — на веревке вокруг шеи нет ни следов эпителия, ни отпечатков его пальцев. Но на вазелине они должны были бы прекрасно сохраниться. То есть я хочу сказать, что он непременно хватался бы за шею, если бы его руки не были связаны.

— Но они и не были связаны! — усмехнулся Сырцов. — Ты, видимо, не слышал слов доктора о том, что на теле никаких следов, никаких!

— Слышал, — ответил Лобов. — Прекрасно слышал. И тем не менее, убежден, что руки покойного были связаны.

Сырцов, казалось, перестал что-либо понимать

— Но ты же сам видел картину, когда мы вошли… — бормотал он. — Да и вдова подтвердила.

Лобов хитро прищурился, но выжидающе промолчал.

— Ну, допустим, — горячился Сырцов. — А еще что у тебя имеется? Ведь не все же выложил мне, знаю я тебя!