Искатель, 2013. Выпуск №2

Ганин посмотрел вверх и понял, что ему нужно подниматься прямо к улыбающейся луне. Но это задание ничуть не удивило его. В его сознании тут же вспыхнул образ многоступенчатой пирамиды — зиккурата, — только не с восемью, а с тысячами тысяч движущихся ступеней, так что стоило ему ступить на одну из них, как та понесла его на самый верх, словно лента бесконечного призрачного эскалатора, а на самом верху исполинского зиккурата он встретил Ее…

Улыбающийся диск луны был всего в нескольких шагах от его лица, но яркий свет, исходящий от него, не слепил его глаза — свет был призрачным.

— Добро пожаловать, Эш Шамаш! Теперь мы наконец-то можем быть вместе — и мы будем вместе! — донесся мелодичный голосок. — Но с меня еще причитается! Ты отдал мне свое сердце и свою кровь, а значит, свою душу, обитающую там. Это — самая высшая жертва, на которую способен человек. И я приняла эту жертву, отданную на алтаре моего сердца… Что я могу дать тебе взамен, мой возлюбленный Эш Шамаш? Я дам тебе вечность — ты будешь так же вечен, как пламя, которое ты будешь всегда возгревать и поддерживать. Это пламя вечно будет возжигать в моих рабах пламень вожделения, а залогом этой вечности пусть будет этот маленький подарочек…

Взор Ганина упал на его правую руку. В ярком лунном свете на безымянном пальце отчетливо проявилось призрачное бледно-золотистое кольцо с двумя маленькими, чистыми, как слеза, бриллиантами.

— Кольцо — символ вечности, а бриллианты на нем — слезы моего вечного одиночества, хранителем которых стал теперь ты, мой возлюбленный Эш Шамаш. И пока ты со мной, слез этих не будет больше на моих глазах! Ну а теперь тебе пора. Твое тело не может долго находиться без души, ты можешь умереть, а я пока этого не хочу. Тебе еще предстоит написать такой портрет… такой портрет… какого не писал ни один из смертных, но не сейчас, не сейчас…

Луна замолкла, а призрачный зиккурат вдруг на глазах стал таять, как утренний туман под лучами теплого солнца, и Ганин почувствовал, что он проваливается куда-то вниз, внутрь этого тумана, увязает в нем, как в болоте, и тонет, тонет, тонет… Последнее, что он увидел, это было ПЯТЬ пальцев правой руки, на одном из которых, на безымянном, было надето бледно-золотое кольцо с двумя бриллиантами, которое, как и сам зиккурат, стало все больше и больше бледнеть и развоплощаться.

— Помни, мой возлюбленный Эш Шамаш, — донесся до него откуда-то издалека мелодичный голос. — Сохрани мне верность, верность моим слезам… Впрочем, Я сама помогу тебе это сделать — мое кольцо станет для тебя крепче самых тяжелых кандалов, и даже всесильный Геркулес не смог бы снять с тебя мой свадебный подарочек!

Уши Ганина резануло нестерпимой болью от громкого металлического звука холодного, неприятного смеха, а потом голос пропал, и Ганин окончательно провалился в серебристый туман, в который превратился зиккурат, и стремительно полетел вниз, вниз и вниз, в кромешную черноту…

ШЕСТЬ…

Снежана проснулась рано утром от резко бьющей по ушам мелодии мобильного телефона. Однако она, мысленно послав все к черту, спряталась с головой под подушку, а сверху еще накинула толстое одеяло, как делала когда-то давно, в детстве, и решила не вставать — «ничего, отзвонятся да отстанут!» Но звонок и не думал прекращаться.

А потом так некстати раздался голос мамочки:

— Да… да, Константин Михайлович… да, она здесь… приболела немножечко… что-нибудь передать?.. Ах, лично… Это так срочно? Да? Ну хорошо, она перезвонит вам… Я передам… Да-да, обязательно…

— Ну что там, мам, опять? Я ж отгул на два дня взяла! — Снежана, выбираясь из-под одеяла, недовольно скривила губы — заснуть снова уже не представлялось никакой возможности — и сладко потянулась. — Мне такой сон снился — супер просто! Надо ж было кому-то позвонить!

— Снежа, доченька, зайчик мой! — залепетала мама, виновато глядя на дочь. — Да я уж и хотела его отправить-то, Константина Михайловича, да он вцепился, как клещ, в меня. Говорит, срочнее некуда, кровь из носу…

— У него всю жизнь «срочнее некуда», «кровь из носу»! — с досадой махнув рукой, ответила Снежана. — А в результате я ни отпуска нормального уже лет пять не видела, ни выходных!

Снежана встала с постели и отправилась в ванную. «Пусть хоть весь мир разорвется на куски, а ванну я приму спокойно, как полагается!» — упрямо подумала она и вывернула краны на полную катушку.

Снежана съела вкусный мамин завтрак и выпила большую кружку кофе. Все это время мама не сводила с нее взгляда, видимо, ожидая подробностей о ее вчерашних приключениях, но Снежана упорно и с некоторым тайным наслаждением продолжала завтракать молча. И лишь когда последний кусочек был съеден и последний глоток кофе выпит, Снежана вдруг посмотрела в глаза матери и сказала:

— Все было хорошо, мама. Просто замечательно! — и почему-то, не удержавшись, прыснула от смеха. На душе у нее было легко, хорошо и светло. И даже этот дурацкий звонок Константина Михайловича, ее шефа, не мог ей испортить до конца настроения от чудесного вечера.