Искатель. 2013. Выпуск №8

Борис Петрович вдруг вспомнил, как майор, повертев в руках его маленькую записную книжку, обмакнул ее в лужицу крови и запихнул в карман его брюк. Теперь понятно зачем. Все должно быть скреплено: брюки, ее кровь, его блокнот и все остальное.

Да при чем здесь, в конце концов, брюки! Он вчера собственноручно такие признания написал, что ни один адвокат не поможет. Легче утопиться!

А бумажник в могиле, а фотографии, а отпечатки, а водитель, который его привез, а таксист, который домой отвозил. Не зря майор вчера номер машины записал.

Да, доказательств на десять убийств хватит. А тут еще эта гнусная фраза: «с особой жестокостью и цинизмом».

Крепко они его заарканили!

А может быть, Елагина просто спасает его, помня старую любовь и дружбу? Она могла этим ментам такую сумму предложить, что никто не устоит. Вот они и расстарались.

Молодец, Елагина! Корноухов неожиданно понял, что она единственная, кого он наверняка знает во всей этой истории.

Елизавета была ее подругой, но он даже фамилию ее не спросил. А полицейские откуда? Кто они, местные, областные или их направил МУР?

Странно, но он даже удостоверения у них не спросил. Непростительная оплошность для его должности.

Но что теперь после убийства кулаками махать. Надо ехать к Елагиной и каяться. Ее-то он знает близко, и даже очень близко. После всего, что между ними было, она не может его предать.

Они договорились встретиться в три часа дня в ресторане на Лубянке, примерно напротив центрального клуба ФСБ.

Очень удачное место. Оно настраивало на серьезный разговор.

Елагина говорила шепотом, вкрадчивым, гипнотизирующим голосом:

— Да, дорогой, влипла я с тобой. Ой как влипла. Я теперь все детали убийства знаю. Ты хоть понимаешь, что под «вышку» попал?

— Я, Женя, не помню ничего. Провал какой-то в голове.

— Ты, Боря, юрист?

— Юрист.

— Ты себе можешь представить, как ты на суде будешь объяснять факты? Как в твоей руке нож появился? Скажешь: помню, как он у нее в руке был, а как я ножом в дамочку тыкал — не помню. Ты бы сам такому поверил? Ты, кстати, и другим местом в псе тыкал. Там следы остались.

— Все понимаю, Евгения. — Корноухов даже не пытался вывернуться. — Все против меня. Спасибо тебе, Женя.

— Спасибо! — с сарказмом передразнила его Елагина. — Ты так говоришь, как будто я тебе галстук подарила. Я жизнь тебе подарила. А весь риск на себя взяла. Труп-то на моей даче зарыт. И кровь на моих вещах. Ее как ни вытирай, но твои ребята где-нибудь в щелях найдут. Найдут?

— Найдут.

— Хорошо хоть то, что эта Елизавета не москвичка. Случайно ко мне заехала. У меня ее искать не будут.

— Отлично.

— Рано радуешься. Вот тебе копии твоих признаний, и вот тебе фотки. Нет, ты смотри, смотри. Такая яркая женщина была, и что ты с ней сделал. Копии даю насовсем, но лучше уничтожь, от греха. А подлинники у меня будут.

— А дальше как? — робко пролепетал Корноухов.

— Дальше будем жить с тобой в любви и согласии. Отрабатывать будешь всеми способами. Ты хоть знаешь, сколько я этим поганцам за твою жизнь выложила?

— Представляю.

— Черта лысого ты представляешь, — с внезапной злостью прошептала Елагина. — Ты таких денег в жизни в руках не держал. Даже на своих поганых обысках.

Лобачев припарковал машину за два дома до дачи Панина.

Он не ожидал здесь никакой опасности. Вокруг было безлюдно, а железный петух на крыше спокойно сидел и не кукарекал.

В Валентиновке все спокойно.

Но для Лобачева это была привычка. Привычка профессионала. Машинально он делал такие вещи, которые не вызывались необходимостью. Например, на трассе он постоянно проверялся, запоминал номера и приметы следовавших за ним машин. Иногда пропускал их вперед, а потом разворачивался. Или дома, во время серьезных разговоров, увеличивал громкость телевизора, а иногда открывал воду в ванной.

Главное, что все это делалось автоматически.

Он иногда с улыбкой вспоминал, как однажды, когда его сын был еще маленький, удалось достать два красивых игрушечных пистолета. Но Лобачев так и не смог играть «в войну». Он направлял свое пластиковое оружие в потолок или в верхнюю часть стены. Руки просто не опускались ниже. Нельзя направлять ствол на хорошего человека. Иногда и палка стреляет.

Глупо, но это тоже была привычка, вошедшая в подсознание.

Лобачев неторопливо прошел вперед и, не открывая глухой калитки в заборе, заглянул в узкую щель. На площадке стояла светлая «Волга».

В этот момент из дома вышли трое: две женщины и парень, который возбужденно размахивал руками. Он что-то торжественно объяснял одной из женщин. Было плохо видно, но по театральным жестам Лобачев узнал парня.

Это был пропавший Липкин!

Они встречались всего пять-шесть раз, но работали плотно по нескольку часов. Кроме того, Федор хорошо запомнил актера по видеокассетам, когда тот в кабинете Павленко изображал Шама…

Через минуту из дома вышли еще трое, вернее, двое мужчин волокли третьего, связанного по рукам и ногам.

И это было еще хуже!