Искатель. 2013. Выпуск №10

Разве я не понимал этого раньше? Разве не писал об этом в статье, опубликованной пять лет назад в «Философских заметках»? Я дискутировал с доктором Брауном о метафизической сущности идентичных реальностей в многомирии многомирий. Философы тогда крепко ухватились за эту тему, но далеко не продвинулись. Что с них взять: философия, на мой взгляд, всегда отставала от физики в понимании даже единственной реальности. Тем более — бесконечности бесконечностей… В статье я ссылался на известное высказывание Ричарда Фейнмана: «Законы природы мы сначала просто угадываем». Интуиция. Инсайт. Озарение. Если использовать правильную терминологию, мы сами из какой-то, пока неопределимой, идентичной реальности подсказываем себе верную формулировку. Потом теоретики наводят мосты, зная начальную и конечную точки: условия задачи и ответ. Это рациональная сторона познания. Именно она отнимает у научного работника значительную часть времени и сил, а потому — что неверно — считается основой процесса познания.

Пройдя этот необходимый путь, изучив дорогу в совершенстве, ученый должен «забыть» обо всех доказательствах и экспериментах и опять положиться на интуицию, озарение, инсайт.

Закончил я статью романтической фразой: «Представим себе водителя, который, не умея управлять машиной, едет, полагаясь лишь на интуицию, по дороге, вымощенной открытиями. И представьте другого водителя, который изучил свою машину в совершенстве, умеет управлять ею так, что это стало его второй натурой, ушло в подсознание. Этот водитель тоже полагается на интуицию. Оба едут, любуясь дорогой, отдавшись движению в незнаемое. От открытия к открытию. Кто едет быстрее?»…

…«Прости, Кейт», — подумал я, но той Кейт, которой я сказал «прости», в этом идентичном мире никогда не существовало.

На какой-то миг я подумал, что стал всемогущим. Я знал, куда хочу выплыть. Я знал, как плыть!

Всемогущество? Да полно. Человек всегда управлял идентичными реальностями, не представляя, что делает именно это. Выбор. Воображая, что выбирает из двух-трех-нескольких возможностей, человек на самом деле погружен в бесконечное количество бесконечно разнообразных идентичных миров. Плавает без руля и без ветрил в бесконечно глубоком океане, расположенном в другом бесконечно глубоком океане, который, в свою очередь, находится в третьем… до бесконечности.

Я могу выбрать идентичный мир, не задумываясь о выборе. Я — водитель, «который изучил свою машину в совершенстве, умеет управлять ею так, что это уже стало его второй натурой, ушло в подсознание». Никто, кроме меня…

— …За дуру держите, — заканчивает фразу миссис Куинберн.

— Дороти! — пытается урезонить ее Симмонс, похоже, с помощью силы: слышу звук короткой возни, гневный возглас — и наступившая тишина свидетельствует о чьей-то победе. Симмонс? Кейт?

Я хочу услышать, что скажет миссис Куинберн. Конечно, ее объяснение годится для избранной бесконечности идентичных миров, которую я могу мысленно обозначить одним из символов, принятых в инфинитном анализе. В другом наборе идентичных реальностей главное слово принадлежит Алене. Существует бесконечный набор идентичных миров, где события объясняет Лера.

Я знаю, что скажет миссис Куинберн, но мне любопытно послушать — как иллюстрацию доказательства теоремы, еще недавно казавшейся мне недоказуемой, а ныне принадлежащей к типу теорем, которые доказываются группами, причем каждая группа включает полиморфические описания бесконечного количества идентичных миров с заданными холическими параметрами, которые…

Стоп.

Миссис Куинберн в который раз повторяет: «…за дуру держите…», а я, вместо того чтобы слушать, рассуждаю на абстрактную тему разделения шведеровских бесконечностей.

Симмонс бурчит что-то себе под нос. Кейт бросает: «Ну, послушаем». Лера произносит «Не надо… пожалуйста».

— Их прибрал Господь. Двое. У меня были дети. Томас и Меган.

Миссис Куинберн говорит отрывисто, короткими фразами. После каждой делает паузу, набирает в легкие воздух и следующую фразу будто выплевывает, так и кажется, что, подобно упругим шарам, слова перелетают по воздуху от одного человека к другому, отскакивают от Симмонса, ударяют в лоб Гардинеру, отлетают к Алене… Фразы сталкиваются друг с другом, и я уже не знаю, какая была произнесена раньше, какая позже, какая — вот удивительно! — не произнесена вовсе, но все равно оказалась в этой мешанине, где смысл заменен действием, а действие бессмысленно. Какой — для меня? — смысл в том, что сделала эта женщина?

— Я не могла без них жить. Они были такие хорошие. Почему Господь прибрал их? Кен познакомил меня с Остином (Остин — это Симмонс? Любопытно, я-то думал, что с Симмонсом и Гардинером миссис Куинберн познакомилась здесь, в больнице Джона Рэдклиффа, по долгу службы). Лечилась в клинике Шелдона…

Расставляю фразы во времени, чтобы было удобнее разбираться в смысле. Похоже, какие-то детали я все-таки упустил, что естественно, если они распределены в пределах квантовой неопределенности.

Давайте сначала, миссис Куинберн.