— Не ошибаетесь. Были. — Люба шмыгнула носом.
— А когда она будет? Мне бы поговорить с ней. Так, пустая формальность, но сами понимаете, человек погиб…
— Понимаю. Но ушла она от нас. Совсем ушла.
— Вот как? — Следователь приподнял бровь. — И куда же?
— Сказала, в монастырь. Как Гриша сгорел, Улечка чуть с ума не сошла. Сама я не видела, но люди говорили, бродила по пожарищу как чумная, Гришу звала… — Люба расплакалась. Следователь тактично подождал, пока она успокоится и продолжит. — Потом без чувств упала… Господи! Я приехала, а она собралась уже — не могу, говорит, жить больше здесь. И вообще не могу… в монастырь пойду. И ушла.
— А в какой?
— Не сказала. Весточку обещала прислать, но пока нет ничего. Не дошла, может?
— Что, такая любовь была?
— Была. Сильно она его любила. Только пил он много в последнее время, даже с работы уволили. Пил все да пил. Сигарету, может, уронил?
— Может, и так. Ладно, не буду вас больше беспокоить. Думаю, все тут ясно. — Следователь взял папку со стола и пошел к выходу. Люба проводила его до двери и вернулась в дом.
Следователь уехал в город. Дело он решил закрыть. Все было понятно и просто. Он уже знал, что в тот день вечером выключили свет на улице, где жил Гриша, и тот мог запросто зажечь свечу. Версия сигареты тоже не исключалась. Следователь был очень занятым человеком, и искать в монастырях жену погибшего ему было попросту некогда. Да, в общем, и незачем. Пил, курил, все это подтвердили. Поэтому он с легким сердцем написал рапорт, и дело отправилось в архив, на пыльную полку.
Возле монастыря Ульяна оробела. Когда шла, не думала об этом, а сейчас все слова ушли куда-то. Постучала, долго ждала, пока откроют. Наконец суровая на вид монахиня, выслушав просьбу Ульяны, проводила ее к настоятельнице.
Настоятельница, мать Елизавета, женщина не старая, но и не молодая, приняла Ульяну ласково. Выслушала сбивчивый рассказ, посочувствовала.
— И что же ты всерьез решила от мирской жизни уйти?
— Всерьез, матушка, всерьез. Все потеряла, для чего жить — не знаю.
Настоятельница молчала, обдумывая. Наконец произнесла:
— Сдается мне, дочь моя, что причины истинные ты не раскрыла мне. Но вижу, желание твое искренне. А потому приму тебя послушницей для начала. А потом видно будет. Поживешь, поразмыслишь и решение примешь. Захочешь — останешься, захочешь — уйдешь, насильно мы никого не держим. Эй, Ксения! — Матушка открыла дверь и крикнула в открытый проем. Вошла тщедушная девушка лет пятнадцати. — Покажи Ульяне ее комнату.
Ксения кивнула Ульяне, не поднимая глаз, и Ульяна пошла за ней, оставив на столе настоятельницы дары, что принесла монастырю.