Искатель, 2014 № 05

— Знаешь, я в розыске без малого двадцать пять лет. И успел понять одну вещь: розыск, Леш, это сложный, мощный, идеально отлаженный и смазанный механизм. Он способен перемолоть любые доморощенные хитрости хоть бандита-рецидивиста, хоть начинающего домушника — именно потому, что они доморощенные. У этого механизма только один недостаток: чтобы начать работать, ему надо за что-то зацепиться. За трещину на асфальте, выбоину в стене, сломанную веточку на дереве… — он вздохнул. — Думаешь, зачем я таскаю тебя за собой? Позволяю бывать на местах происшествий, совать нос в протоколы осмотров, акты экспертизы и прочую мутотень, хотя регулярно получаю за это выволочки от начальства?

У тебя есть талант. Божья искра, которая позволяет тебе как-то находить эти трещины, выбоины, сломанные веточки… Понимаешь меня?

Алеша подавленно молчал. Божьей искрой он себя не чувствовал — ему хотелось провалиться поглубже сквозь землю, превратиться в дерево (как вариант — в пень, на котором они сидели с майором), утонуть в уточкином пруду

— «может, его в наручники, в наш подвал, и допросить как следует? Да ну. Лучше отведи к пакгаузам и расстреляй к шутовой матери…»

— Иди-ка домой. Здесь ты ничем не поможешь. Твоей Ангелине Ивановне я позвоню, объясню… Аты думай. Недаром Андрей именно тебе оставил послание (кстати, почему он на самом деле не сказал ничего открытым текстом?) — значит, верил, что ты сумеешь его понять. Я не имею права тебе приказывать, но это приказ. Давай, — он легонько подтолкнул журналиста в спину.

В ближайшей «стекляшке» Алеша затарился «полбуханкой» черного хлеба, бутылкой водки и газетой «Московский комсомолец». Доехал на автобусе до такого-то сквера, отыскал там свободную скамейку и расположился на ней, наплевав на полицейский патруль, фланирующий по сопредельной аллее. Свинтил крышку у бутылки, хлебнул прямо из горлышка, точно заправский алкаш (хотя последний раз притрагивался к спиртному аж на Восьмое марта), зажевал куском хлеба… В большинстве художественных произведений, которые он и раньше, и теперь читал запоем, после подобной сцены обычно значилась ремарка: «блаженное тепло разлилось по телу…». Он прислушался к себе: ничего даже отдаленно напоминающего. Сердце билось ровно, глаза были сухие, как у Андреевой мамы во время разговора с Силиным, голова пустая, точно заколоченная на зиму дача…

Когда сидеть стало невмоготу, он встал, побрел в никуда, снова вышел к какому-то автобусу, снова ехал, снова шел… Пару раз он слышал рядом мотоциклетное тарахтение — и заполошно озирался, охваченный идиотской мыслью, что вот сейчас подкатит живой и здоровый Андрей (предыдущие события привиделись из-за чересчур плотного ужина) и хлопнет по заднице своего «коня»: садись, мол, подвезу, шлем не забудь надеть… Однако в первый раз это оказался черный, как смоль, «Харлей», которого никак нельзя было назвать «мустангом» — скорее уж, «птеродактилем», а во второй — газонокосилка.

Управлял газонокосилкой тощий и загорелый до черноты работяга в оранжевой жилетке на голое тело и, несмотря на жаркую погоду, кирзовых сапогах. При виде Алексея он выключил аппарат, потоптался в нерешительности, потом подошел к скамейке, где тот расположился, и интеллигентно полюбопытствовал:

— Что празднуем?

«Сыщик» поднял на собеседника пустые глаза. Тот, видимо, что-то прочел в них, потому что присел рядом и утвердительно сказал:

— Нет, не празднуем. Горе какое-то, да? Девушка бросила или умер кто?

— Друг, — сухо ответил Алеша.

— Поминаешь, значит, — работяга покряхтел. — Негоже в одиночку поминать-то. Может, нальешь?

— Тары нет.

— Это не проблема, — он споро достал из кармана два сравнительно чистых пластиковых стаканчика. — Меня Михеичем кличут.

— Алексей.

— Леха, стало быть… А друга как звали?

— Андреем.

Михеич вздохнул.

— Ну что ж. За упокой души раба Божьего Андрея. Пусть земля ему пухом… Отчего помер-то?

Вот тут Алеша и почувствовал то самое «блаженное тепло». Язык вдруг развязался сам собой, и через минуту «сыщик» уже выкладывал новому знакомому всю историю от начала (двух трупов в подворотне на Ново-Араратской) до конца — сегодняшней страшной и нелепой смерти в гараже, на маленькой тенистой улочке Уточкин Пруд («Бывал я на том пруду. Караси там — во, с ладонь…» — «Так, может, вы и с Калиниными были знакомы — у них квартира в старом доме, на втором этаже…» — «Увы, не имел чести»).

— Дела, — Михеич подобрал последнюю хлебную краюшку, понюхал и положил обратно на газету. — А твой майор и вправду в тебя верит. Ты уж того… не подведи.

— «Не подведи», — горько хмыкнул Алеша. — Я всю голову сломал. При чем тут небулайзер? Почему я должен был запомнить это название с первого раза?

— Ничего не должен, — возразил Михеич. — Твой друг ясно сказал: «Кто-то запоминает…» Так, может, тебе и нужно найти того, кто это запомнил с первого раза? Аптекарь там или фармацевт — лепила какой-нибудь…