— Понимаешь… — Алеша запнулся. — Я чувствовал себя… ну, едва ли не героем: еще бы, корреспондент на переднем крае криминальных, мать их, событий, вместе с опергруппой выезжаю на место происшествия, участвую в настоящих расследованиях… Наши редакционные девки млели, дуры. И вдруг сообразил, что кто-то — Силин или Оленин — всегда оказывались рядом со мной, все время меня кто-то поддерживал за локоток — чтобы я случайно не расквасил нос. А сегодня я впервые оказался с убийцей один на один. Тот человек, Топорков, мог убить меня одним движением: ножом, дротиком, просто голыми руками… И я ничего не смог бы сделать. Я уговаривал его сдаться без кровопролития, я держал его сколько мог — но я ведь чувствовал: еще секунда, и…
Наташа успокаивающе погладила его по щеке. Он отодвинулся и с горечью добавил:
— И когда убили Айлун… Я-то тебе заливал, будто помогал вытаскивать части тела с рельсов, а на самом деле сидел на скамейке и блевал в урну, все никак не мог остановиться… А потом, когда Андрея обнаружили мертвым и его мама сказала мне: «Почему мой сынок мертв, а ты еще жив?»… — Алеша сглотнул слюну, — я ведь не раскаяние испытывал, не чувство вины — а
Наташа помолчала. Потом доверчиво положила голову на грудь Алеши и тихонько сказала:
— После того как умер тот оперативник, Эдик Карагач, я должна была выйти к его родителям, они сидели в коридоре, напротив блока реанимации… Я должна была сказать им то, что говорят в таких случаях: простите, но ваш сын скончался, мы сделали все, что могли, примите соболезнования, тело можете забрать завтра в морге с девяти до четырнадцати, это по коридору налево, третья дверь… Я не смогла. Послала вместо себя медсестричку, совсем молоденькую, а сама сказала, что у меня схватило живот, побежала в туалет, заперлась там и полчаса сидела на унитазе. И даже не плакала: глаза кулаком зачем-то тру, а глаза сухие… — она помолчала. — Знаешь, то, как люди ведут себя в подобных ситуациях, не говорит ни об их смелости, ни о трусости.
— Вот как? — спросил Алеша. — А о чем же?
— Этом, что они все еще люди. И способны чувствовать чужую боль.
— Все-таки зачем он выдумал сестру? Что он хотел сказать?
— Может быть, дело не в сестре? — заметила Наташа. — Что Андрей сказал тебе еще? Что она болеет астмой, что он ищет для нее специальный ингалятор…
— Небулайзер. «С третьего раза не можешь запомнить, а кое-кто запоминает с первого». Кто это мог быть? Фармацевт, врач…
— Или просто человек с хорошей моторной памятью.
— Что значит «моторной»?
— Кратковременной, — пояснила супруга. — Такой человек легко воспроизводит любое по сложности выражение или термин, но потом быстро забывает. Например, «андронный коллайдер».
«Сыщик» озадаченно нахмурился.
— Откуда ты…
— Ксюха откуда-то притащила присказку. Теперь вставляет к месту и не к месту.
Некоторое время Алеша лежал неподвижно, даже глаза не шарили по потолку, а смотрели в одну точку, будто пытаясь разглядеть под новым покрытием милую, как березка перед родимой хатой, трещинку с расходящимися лучами — ни дать ни взять пучок радиальных линий, связанных кольцевой…
— Спасибо, — прошептал он наконец.
— За что? — удивилась Наташа.
«— Я вообще-то те времена не застал. Но слышал, конечно, какой беспредел творился везде, и в спорте в том числе. Каждый выживал как умел.
— И то, что ваши
— Валерий Стаднюк. Мы с ним почти не общались, он преподавал в своей группе.
— Это тот, кого полтора года назад нашли мертвым в лесополосе за городом?
— Да… Пацаны болтали, будто его забили насмерть.
— Совершенно верно. Сломали горловой хрящ, ключицу и нанесли прямой проникающий удар в сердце, попутно сломав два ребра. Почерк мастера.
Пауза.
— Последний вопрос: кто убил Андрея Калинкина?
— Не знаю. Чем хотите поклянусь: я не представляю,
«— Я нашел в тюремной библиотеке книгу о Василии Ощепкове. И перечитывал ее раз пятнадцать — пока не выучил наизусть, до последней запятой. И все равно каждый раз начинал читать с начала… Природа, говорят, на детях отдыхает. Тогда было время титанов. А все мы, их ученики и последователи, — просто бледные копии. Богатыри — не мы…