Искатель, 2014 № 07

Посохин поставил пустую чашечку на блюдце.

— Кофе действительно хороший, — сказал он, размышляя над тем, оставить пока инициативу в разговоре за Марковой или перейти в решительное наступление. Он пытался понять, насколько жесткие вопросы можно перед ней ставить. Люди, подчеркивающие свою независимость и прямоту, часто очень ранимы.

— Раньше верили больше? — спросила Маркова. В ее взгляде Посохин уловил интерес к своей персоне.

— Намного.

— Лет до тридцати?

— Примерно. Родители в детстве вбили мне в голову, что хорошие люди составляют на свете большинство, и я долго шел с этим по жизни.

— Со мной была та же история. До сих пор не могу понять, зачем они это делали. Сколько вам сейчас?

— Сорок один почти.

— Хорошо выглядите.

— Потому что не курю.

— А как насчет этого?

Маркова, вскинув голову, щелкнула себя по горлу.

— Очень умеренно. Пьянство — добровольное сумасшествие.

— Это правильно. У меня Ярослав совсем не пьет. Я так благодарна Богу за это, глядя на коллег сына по искусству. — Сделав глоток, Маркова поставила чашку на блюдце и подперла голову узловатыми пальцами. — Что вы хотели узнать о Квасовой, если не ошибаюсь, Раисе Николаевне?

— Не ошибаетесь. У вас с ней какие установились отношения?

— Никаких. С такими людьми я не поддерживаю никаких отношений. Здесь я общаюсь только с Валентиной Васильевной Рыбаковой и Сениной Натальей Петровной, хотя последняя меня иногда сильно раздражает.

— Чем же?

— Слишком часто упоминает о своем дворянском происхождении. Я, вот, тоже по отцу не из крестьян, но кичиться этим не нахожу достойным интеллигентного человека. Все это выглядит очень некрасиво.

— Да, воспитанный человек не должен себе такого позволять.

— Конечно! Все наши предки когда-то пахали землю и пасли скот до того, как стать представителями благородного сословия. Тем более что благородным оно зачастую было только на бумаге.

— Пожалуй, вы правы.

— Но терпеть Сенину еще можно. А вот бирючинские аборигены просто невыносимы.

— А Квасова?

— Порождение ельцинской эпохи. Из грязи в князи. В советское время работала буфетчицей в столовой, торговала пивом. Сейчас имеет миллионы.

— Имела.

— Этого стоило ожидать.

— Чего этого?

— Что она кому-то перейдет дорогу и закончит жизнь в довольно молодом возрасте. Вы не обращали внимания на то, как весьма двусмысленно звучат телевизионные репортажи об очередной смерти какого-нибудь сорокалетнего успешного, по их утверждению, бизнесмена? Можно ли такой конец карьеры считать успешным? А конец — всему делу венец, не так ли?

— Согласен. Скажите, а кому Квасова могла перейти дорогу?

— Это вопрос к вам.

— А у вашего сына с ней конфликтов не возникало?

— Как только он закончит работу, вы сами сможете у него спросить.

— А вам он ничего не рассказывал?

— О чем?

— О том, что Квасова публично обвинила его в педофилии.

— Рассказывал, и что с того?

— Вас это не смутило?

— Какого черта, я должна смущаться? Многие говорят, что в милиции работают одни взяточники. Вас это не смущает?

— Пожалуй, нет. Но задевает.

— Если бы меня задело это крайне абсурдное обвинение, то я подала бы исковое заявление в суд о защите чести и достоинства моего сына. — Маркова наклонилась вперед. — Буду с вами до конца откровенной, хотя Ярославу это вряд ли понравится. Квасова изверзла сию низкую ложь из-за страшной обиды на моего сына. Она пыталась затащить его в постель, но у нее ничего не получилось. Ярослав ее весьма грубо одернул и ей наверняка до зуда в заднице, прошу прощения, захотелось ему отомстить. Женщины такие отказы переносят весьма болезненно. По-моему, даже более болезненно, чем мужчины. И помнят очень долго. Иногда всю жизнь. Бог ей судья.

— Но почему она обвинила вашего сына именно в педофилии?

— Я думаю, исходя из того, что у нас постоянно крутятся местные мальчишки и девчонки. Сын тратит на них немало времени и сил.

— Почему?

— Потому, что никому до них нет дела. Ни государству, ни родителям.

— А вашему сыну до них дело есть?

Майор только после того как вопрос прозвучал, понял, что его формулировка была крайне неудачной.

Маркова снова подперла голову рукой и секунд десять молчала, пристально глядя на майора. Потом сказала спокойно, но твердо:

— Уходите. Вы мне надоели. Не умеете держать себя в рамках.

— Простите! Пережал.

— Прощаю, но вы все равно должны сейчас уйти. Мне нельзя волноваться. Придете в другой раз. Я передам сыну, что вы хотели с ним поговорить. Если угодно, можете прислать повестку. Деньги на адвокатов у меня найдутся.

— Я хотел по-хорошему.

— У вас не слишком это получилось, уважаемый.

Глава 18

Посохин припарковал машину в рощице недалеко от старого пляжа. Едва он перебрался на заднее сиденье, чтобы переодеться в плавки, как раздался телефонный звонок. Чертыхаясь, майор достал из кармана рубашки мобильник и глянул на дисплей. Звонил подполковник Нестеров, его непосредственный начальник. Посохин поморщился.