— Глубокоуважаемый Юрий Степанович! Волнение заведующей детским домом понятно. Несмотря на значительную поддержку со стороны государства, органов местного самоуправления, которую мы оказываем этому учреждению, помощь нефтяников оказывается всегда кстати и воспринимается с благодарностью. — Он искоса глянул на телекамеры, приосанился и выдал как по писаному, обращаясь к невидимой телевизионной аудитории: — Компания «Южуралнефть» является традиционным спонсором для всей социальной сферы района. Мы искренне благодарим руководство компании, — он жестом указал в сторону Клифта, — в лице ее руководителя, Юрия Степановича Жабина, за бескорыстную и неустанную заботу о детях, оставшихся без попечения родителей. Вы обратили внимание, — на этот раз глава без утайки, честно и открыто смотрел в объективы телекамер, — что мы не называем содержащихся здесь детишек сиротами. Они не сироты. Они имеют заботливых и ответственных родителей, в роли которых выступают государство, муниципальные власти, а также постоянные социально-ответственные спонсоры вроде компании «Южуралнефть».
Репортеры, словно по команде, дружно сорвались с места, шустро выкатили рядком свои камеры, нацелились на Клифта.
Тот, благодарно кивнув, принял из рук Лисицина папочку с заранее заготовленным текстом и, посматривая то в нее, то прямо в объективы — видел по телеку не раз, как это делали выступающие политики, — выдал без запинки речевку:
— Представители нефтяной компании «Южуралнефть» не временщики на этой земле. Наша компания является самым крупным налогоплательщиком в областной и районный бюджеты, что способствует росту благосостояния населения, создает новые рабочие места. Но, кроме этого, мы постоянно изыскиваем внутренние резервы, экономя порой на самом необходимом, чтобы еще чем-то помочь нашим гражданам — малоимущим, пенсионерам, детям и инвалидам. — Клифт оторвался от бумажки, просветленно огляделся вокруг, представляя одновременно, как поможет ментам эта запись в изобличении его как мошенника. Но собрался с духом и продолжил: — Вместе со всеми жителями этого благодатного, богатого недрами края, наша компания устремлена в будущее. А будущее, как известно, заключается в детях. Дети, у которых мы сегодня в гостях, нуждаются в особой, я бы сказал, отеческой заботе. Поэтому мы приехали не с пустыми руками. — Клифт обернулся к своей многочисленной свите: — Что же вы медлите? Несите подарки!
Баянист, четко уловив момент, опять врезал свадебный марш, вспугнув грачей, с гвалтом слетевших разом с высоченных, как небоскребы, тополей во дворе, заметавшихся черными точками по белесому небу и осыпавших гостей едкими, как известь, каплями помета.
Глава района, брезгливо смахнув белоснежным платком серую кляксу с лацкана пиджака, обернулся к заведующей, растянув губы в улыбке:
— Ну что ж, Елизавета, приглашай дорогих гостей в дом!
Внутри здания бросалась в глаза чистенькая, примазанная свежей масляной краской, осветленная побелкой, но все-таки неистребимая до конца сиротская бедность. Она проглядывала предательски — то в стоптанных вкривь и вкось детских ботиночках в раздевалке, в латках на простынях застеленных ровно кроваток, в затертых, истрепанных до бумажной бахромы по-краям, сшитых заново толстыми суровыми нитками, подклеенных книжках на полках библиотеки, слышалась в скрипнувшей некстати подгнившей половице под истертым линолеумом.
Детишки — человек тридцать, чинно сидели на низких скамеечках в «игровой комнате», отличающейся, как пояснила заведующая, от прочих обилием игрушек, акварельных рисунков по стенам и толстым, с белесыми проплешинами ковром на полу.
Увидев взрослых, ввалившихся гурьбой в «игровую», занявших собой едва ли не все пространство, дети сжались на своих скамеечках, тараща глазенки — нет, не испуганные, скорее смущенные от обилия незнакомых лиц. А потом, вспомнив наставления, или повинуясь неприметному знаку воспитателя, протянули вразнобой:
— Здра-авствуй-те-е…
У Клифта, отродясь не считавшего себя сентиментальным, сердце вдруг болезненно сжалось. Полыхнули ярко, как фотовспышка, собственные воспоминания. Детский дом, похожий на этот, нет, не архитектурой, тот был городской, каменный, и оттого еще более холодный, а пронзительной, сиротской бесприютностью и тоской, будто намертво въевшейся в стены подобных богоугодных заведений. А еще чувством неприкаянности, которую не могли вытравить ни ласковые нянечки, ни добрые воспитатели, хотя их, добрых да ласковых, на всех сирот все равно не хватало. И эта сиротская тоска и неприкаянность сопровождали Клифта всю жизнь…
Ему вдруг потребовалось промокнуть украдкой повлажневшие уголки глаз, и, чтобы пресечь воспоминания, он произнес громко, дрогнувшим-таки предательски голосом:
— Здравствуйте, ребятишки!
Полудурошный гармонист опять растянул меха с переливом, окончательно отсекая Клифта от прошлого, и он продолжил деловито и бодро:
— Я хотя и не Дед Мороз, а подарки вам принес…
И тут же засуетилась свита, открывая пакеты, коробки: