Искатель. 2014. Выпуск №6

«Дети, которые приходят в ваши дома с ножами в руках, это ваши дети. Не я научил их этому. Вы научили. Большинство тех, кто пришли ко мне на старое ранчо, тех, кого я называю «семьёй», — это отвергнутые вами… Я сделал для них всё, что мог, я поднял их с мусорной свалки, я дал им новые имена и сказал им: «В любви нет ничего плохого»… Я представляю собой лишь то, что живёт внутри всех и каждого из вас… Я никогда не ходил в школу, так и не научился толком читать и писать, я сидел в тюрьмах, поэтому остался неразвитым, остался ребёнком, в то время как ваш мир взрослел. И вот я вгляделся в то, что вы создали, и не смог этого понять… И если бы я мог, я бы выдернул сейчас этот вот микрофон и вышиб бы им ваши мозги. Потому что именно этого вы заслуживаете, именно этого… Разве является секретом тот факт, что музыка призывает молодых подниматься на борьбу с истеблишментом? Музыка говорит с вами каждый день, но вы глухи, немы и слепы, вы не способны воспринимать её. И ещё многое… Вот дети и бегут от вас на улицы — ив конце концов всё равно натыкаются на вас!

Я хочу, чтобы вы знали — в моём распоряжении весь мир. Если вдруг я выйду на свободу, я устрою такое, что убийство Шэрон Тэйт покажется вам детской игрушкой…»

Хет-трик прочёл текст, отложил в сторону распечатку, снял очки, сделал приличный глоток из пузатой бутылки дорогущего французского коньяка, закурил сигару, подумал: «В чём-то он прав. Если бы Гитлера в своё время приняли в Венскую академию живописи, то, скорей всего, и Второй мировой войны не было бы. Общество пожинает плоды своего равнодушия к отдельно взятому индивидууму. То же самое и в случае с Чарльзом Мэнсоном. Если бы социум позаботился о нём ещё в детстве, уделил ему должное внимание, то отказ продюсера The Beach Boys записать альбом с его музыкой не разозлил бы Мэнсона настолько, что он пошёл на такое зверское убийство. Его так называемая «семья» даже не посчиталась с тем обстоятельством, что люди, которых они зарезали как свиней, не имели к этому долбаному продюсеру никакого отношения — просто дом был именно тот, где он жил, и всё. А убивали они их, распевая песни The Beatles».

Хет-трик отхлебнул из горлышка. Коньяк заполнял каждую клеточку, растекался по телу, внося в него покой и умиротворение. Всунул в рот сигару, втянул в лёгкие сладкий, расслабляющий дым. Нервы чуть-чуть успокоились. Но страшная картинка всё так же стояла перед глазами.

«Зачем мне надо было туда ходить? Шестнадцать колотых ран в беременной женщине. Беременной на девятом месяце. Жуткое кровавое месиво. А какая Шэрон была красивая! Может быть, у меня тоже, как у этого грёбаного маньяка Мэнсона, устраивающего вместо мирных демонстраций ужасные казни ни в чём неповинных граждан, нелады с психикой? Пощекотал себе нервишки, называется! Что теперь? Осталось только в фашистских концлагерях побывать и на средневековых пытках поприсутствовать. «Молот ведьм» на практике изучить».

2

Вакханалия достигала своего апогея. Семьдесят восемь обнажённых девушек (брюнеток, шатенок, блондинок), упившихся вином и шампанским и нанюхавшихся наркотика, уже потихоньку стали разбиваться на пары и прямо на траве заниматься лесбийской любовью. Отдельные, особо уторчавшиеся, занимались любовью втроём, вчетвером, а то и вшестером. Только ноги в белых гольфах и чёрных лёгких кроссовках выглядывали из груд шевелящихся тел. А на газоне то тут, то там валялись брошенные белые велосипедные шапочки.

Фредди, сперва появившийся в образе королевы Англии, а потом избавившийся от жаркой горностаевой мантии и парика и превратившийся в японскую гейшу, теперь скинул с плеч и расшитое цаплями кимоно, оставшись лишь в стрингах. Правда, золотая корона опять красовалась на его буйной персидско-индийской головушке. Кокетливо улыбаясь, он заигрывал с огромным нигерийским негром, одним из тех, кто, изображая рабов, три часа тому назад вынесли его на носилках к восторженно кричащей толпе. Ещё один негр, комплекцией поскромнее, чем его сотоварищи-носилыцики, постоянно торчал у Меркьюри за спиной, обмахивая его страусовым опахалом.

Помимо семидесяти восьми велогонщиц (видимо, их количество соответствовало году на календаре), присутствовало девятнадцать трансвеститов, тринадцать карликов, столько же монашек и семь факиров. Плюс я, изображавший из себя официанта. И не только изображавший, но и реально подносивший присутствующим хрустальные бокалы, до краёв наполненные шампуниевоподобными жидкостями.

Китайские фарфоровые тарелки с едой на столиках в пёстрых шатрах были опустошены, вино и шампанское выпиты, исполинский торт (в виде пениса-велосипеда) со взбитыми сливками, шоколадом и марципанами съеден, белый порошок с серебряных подносов вынюхан. Все фокусы факирами были продемонстрированы, все фейерверки запущены. Единственно, музыка никак не могла умолкнуть, снова и снова через колонки проигрывалась одна и та же песня — «Bicycle Race».