Я покинул наукогородок ЦВМЛ на терпеливо дожидавшемся меня в контейнере на южных складах «Шмеле». Аэромаш этот был, надо сказать, видавший виды. Ему давно требовался ремонт, но я не успел этим заняться до удаления Федора, так и бросил здесь до лучших времен, позаботившись лишь о том, чтобы «Шмель» был на ходу. Ход этот, конечно, был настолько далек от совершенства, что подняться в воздух я остерегся и четыре с лишним часа пилил по объездным, удаленным от магистралей с полицейскими пунктами, плохим и потому мало кем используемым дорогам, чтобы добраться до заброшенного здания на промышленной окраине города. Отсюда через подвал можно было попасть в помещение, куда я вывез нашу лабораторию, когда запахло жареным.
Ребята встретили меня, мягко говоря, настороженно. Я появился неожиданно, не в оговоренное время, и это их напугало.
К тому же я ни черта не помнил, кем был, как жил и что делал после удаления Федора, не мог переключиться на других своих субов и вообще не чувствовал их существования. Если бы не скумар, я бы даже не знал ни их имен, ни что их девять. Как такое Возможно? Что стало с моим п-ключом? Как и куда могла деться программа переключения, неотъемлемая часть памяти каждого суба? Вопросы оставались без ответов.
Федора (или Эфа, как прозвали меня ребята) среди позиций не было, и логика подсказывала, что это я сам, прежде чем себя удалить, заказал и поставил новый маркер. Однако среди воспоминаний ничего такого не всплывало, как я ни старался, а значит, скумар мне поменял кто-то другой, причем уже после записи Эфа на кристалл.
Разумом, сверяясь с объективными данными, я понимал, что до восстановления меня с кристалла прошло месяца два, но по моим ощущениям этого периода не существовало, и оставалось только гадать, почему так получилось.
Ясно было одно: если бы я оказался предателем и слил инфу о ребятах и лаборатории, их бы уже накрыли — так я им и сказал. Но они все равно, игнорируя мои призывы думать логически, вкатили мне сыворотку правды и долго выпытывали, не пошел ли я на сотрудничество с СБ. Потом ушли, а я повалился на стоявшую в комнате узкую койку и отрубился.
А когда проснулся, рядом снова стояли Борода и Муха, и с ними еще Кира. Она улыбнулась, открыла дверь и крикнула в коридор:
— Эй, Тимка! Где ты там? Тим!
— Чего? — раздался за стенкой знакомый голос и звук шагов.
— Иди сюда! Давай скорей, не пожалеешь! — Кира рассмеялась и распахнула дверь настежь.
Звук медленных шагов сменился быстрым топотом, и через пять секунд на пороге возник Тим.
— Дядя Эф! — возопил мальчишка, бросаясь мне на шею.
— Здорово, приятель! — Я обнял Тима. — Ну, как ты?
— Хреново, а ты? — Паренек отстранился и, склонив белую вихрастую голову, окинул меня оценивающим взглядом.
— Жив-здоров, как видишь! — бодро ответил я. — А чего — хреново-то?
— Да эти, — он махнул рукой в сторону Киры, Бороды и Мухи, — достали! Не пускают никуда.
— Ну так правильно не пускают. Время-то сейчас какое! Поймают тебя — и конец Тимофею Гаврюхину! Разобьют тебя, такого уникального, от рождения не деленного, на пятнашку обычных придурковатых субов, отпрошат — и будешь, как все, без лишних мыслей пахать по девяносто часов в неделю.
— И что, теперь я должен тут вечно сидеть, как маленький, пока другие делом занимаются?
— Нет, не вечно, конечно, но еще какое-то время посидеть придется. И кстати, о делах: ты не мог бы пойти моим «Шмелем» заняться? Ему нужен ремонт, да и заправить не помешает. Разберешься? А Кира тебе поможет.
Она улыбнулась и подмигнула мне за спиной у мальчишки.
— А ты? — нахмурился Тим.
— А я попозже тоже подойду, мне сейчас с ребятами поговорить надо, ладно?
— Ладно, — кивнул Тим и в сопровождении Киры направился к выходу.
Муха и Борода уселись на стоявшие возле стены стулья.
— Так что же все-таки случилось, Эф? — спросил Борода, когда дверь за мальчишкой и нашим бессменным автомехаником закрылась.
— Говорю же тебе, Борода, не знаю. Аня должна была восстановить меня с кристалла после того, как вы распылите АС-2.
— Ты что, рассказал ей наш план?! — Муха подался вперед и тяжело засопел.
— Нет. Я сказал: восстановишь меня, когда начнется время синтеза, когда все соединятся, и Кораблев тоже. Все. Ни почему, ни когда оно начнется, я ей не говорил. Понятия не имею, зачем она стала меня восстанавливать, — синтеза не было, я помню только Эфа, остальных субов, — я постучал пальцем по скумару, — как будто и не существует вовсе. Такого даже при блокушке не бывает.
— Да, при блокушке ты бы помнил программу переключения, — согласился Борода. — А так… — Он замолк, словно не решался сказать то, что пришло ему в голову.
— Что «так»? Говори! — потребовал я.
— Ну, блин! — Борода почесал затылок. — Не могли же у тебя их всех в Цеве вырезать?!
— Вообще-то могли, конечно, — поразмыслив, сказал я. — Теоретически. Только как всех-то? Не мог же я прийти восстанавливать Эфа, не имея ни одной личности! Кем-то же должен я был быть в тот момент.
У Бороды вытянулась шея — это у него всегда означало напряженный мыслительный процесс.