Искатель, 2018 №12

— Разумно сказано, шеф. По этой позиции я с тобой согласен: каждый за себя.

— Вот видишь, Серж. Теперь техника безопасности. Учти, я только про общие принципы. Ты ничего толком не узнаешь и не будешь замешан, если не согласишься. Разве я не прав?

— Дежурство долгое, отчего не потрепаться. Валяй.

— Так вот, первая заповедь: не идти на дело… то есть на крупное дело дважды: взять только раз — зато уж под завязку! Вторая заповедь: не привлекать уже сидевших, вообще фигурирующих в полицейской картотеке, тех, у кого брали пальчики…

— А этот твой Корзухин? Ты уж меня прости, шеф, но парень явно приблатненный.

— При чем тут Корзухин? С чего это ты решил, что он у меня в деле?

— Хорошо, хорошо… Но мне кажется, что без своего человека, который может заглянуть в полицейский компьютер, ты не можешь гарантировать, что парень не сидел.

— Это верно. Да только с чего это ты решил, что у меня нет своего человечка среди ментов?

— Прекрасно. Одна только неувязочка: если ты возьмешь по-крупному, он тебя первый заложит.

— В теории возможно. Да только откуда ты взял, что у меня есть такой кадр?

Роман почувствовал себя очень неловко. И неприятно ему было, что психованный отставник нашел-таки слабое место и что понимает, подлец, это. Вон, в глаза не смотрит. Роман заговорил, излишне горячо заговорил, понимая, что убеждает в первую очередь самого себя:

— Корзухин туповат, но честен. Если бы хотел нас в ментовку сдать, это у него на морде было бы написано. Нет, никогда.

— Разве я, шеф, о том, чтобы в ментовку сдать — не к ночи будь помянута? Я про то, что приблатненный, а это противоречит твоему же закону.

— Заповеди, Серж.

— Без разницы, шеф. Если Корзухин сидел, его пальчики в компьютере. Его будут трясти, если что… Тебе соврать не сможет, а опера перехитрит, да?

— Не выйдет на него опер. Потому как Корзухин не сидел. Я тебе больше скажу, в этом увальне есть благородство. Он девчонку, которую шпана уличная к земле пригнуть хотела, отбил у них.

— Ишь какой незаметный герой служит рядом. Браво! Я так понял, шеф, — сказал Серж, по-прежнему пристально разглядывая густую паутину в красном углу дежурки, — что не имеется у тебя в полиции человечка, который смог бы справку навести.

— Нету, Серж. Не хочу даром фраериться перед тобой.

— Тогда напиши мне сегодня же, вот сейчас, его имя-отчество и год рождения. Мики этого тоже.

— Мики? Рубаха-парень!

— Напиши. Я, допустим, решил узнать, с кем служить доводится.

— Ловлю на слове.

Пока записывал эти анкетные данные в аккуратненьком своем блокноте, на память писал, только — пару раз, припоминая, невидящими глазами скользнув по дежурке, пока перечитывал, оттопырив губу, пока вырывал листок и оценивающе смотрел на место отрыва, постепенно успокоился Роман. Нет человека без недостатка, а о планах человеческих — что и говорить! Ну и пусть он ошибся, пусть этот полуседой хлыщ оказался умнее и предусмотрительнее. Все равно он, Роман Коротков, даст ему сто очков вперед уже потому, что не псих, не кололся никогда — и потому, что лет на двадцать моложе!

Серж тоже перечитал записку и небрежно засунул ее в нагрудный карман. Усмехнулся уголками тонких губ.

— Назавтра не обещаю, но через недельку-другую… Я все-таки думаю, что человек, далекий от уголовной среды, не так-то просто даст уговорить себя пойти на грабеж.

— На экспроприацию.

— Они ж долю берут, правда? При чем же тут твое красивое слово.

— А ты, Серж, ты-то уж точно далек от этой, как ее?.. Уголовной среды?

— Допустим, но я ведь и не согласился покамест, ведь правда? Меня лично вот что заело немножко. Ты сказал: «Взять деньги и уйти…» А куда уйти, шеф?

— Имеются пока что практически открытые границы с Молдовой и Беларусью. А оттуда в дальнее зарубежье. С деньгами оно проще.

— Я, шеф, не знаю, как оно там с деньгами. А уйти отсюда мне нельзя, смерть. У меня, может, только и осталось, что этот город, улицы, его дома, эти стены. Ну и семья моя здесь, шеф.

— Эти стены?

— Ну, не эти же. Володарка вон… Ты хоть раз был на Володарке весной? Не такой гнилой, как сейчас, а настоящей нашей весной? Когда между домами зеленая трава, а под столетними дубами петляют тропинки?

— Этого добра и в Европе хватает. И ближе. Поезжай хотя бы в Вильнюс, там тебе и стены, и весна…

— Едва ли чужие стены заменят. Я ж тебе честно говорю, шеф, без понта, меня на земле мало что греет, кроме этого города.

— Ты рассуждаешь прямо как Владимир Мономах или как Юрий Долгорукий. Князей в роду не было, а, Серж?

— Какое там… Дед хвастался, что босиком сюда пришел. А ты что ж, из Белоруссии к нам? «Прамо» выговорил, аккурат, как ваш Лукашенко.

— Серьезно? Не замечал… Я, знаешь ли, из Полесья. Замечательная земля, откуда все три братских народа восточных славян пошли. А может быть, и все славяне.

— По мне, так невелика честь. Вон Карл Маркс, умнейшая голова, писал про нашу «дикость и славянскую грязь». Вот так. А интересный у нас тобой разговор получился.