Искатель, 2018 №8

Шуре стыдно признаться, что она не читала рекомендованной книги этого автора, не уверен, что вообще слышала о таком. Любительница русской и зарубежной классики, классических и мыльных опер, детективов и любовных романов делает в ответ понимающие глаза, кивает и виртуозно меняет тему:

— Мы в беседке будем обедать? Не прохладно?

— Да пообедать и дома можно, дай сначала передохнуть на воздухе, в автобусе духота страшная.

— Ну, как дела, Линчик?

— Как я какаю? Как в еврейском анекдоте: какаю хорошо, значит, кушаю хорошо, кушаю хорошо, значит, желудок в порядке, желудок в порядке, значит, со здоровьем нормально, со здоровьем нормально, значит, есть возможность его поддерживать, есть возможность его поддерживать, значит, денег хватает.

Обе хохочут. Шура настаивает на перекусе. Стол в беседке накрывается итальянской клеенкой, появляются позднесоветский чайный сервиз на двоих, тарелка с блестящими пирогами, влажные салфетки и пепельница. В завершение, сопровождаемые торжествующей Шуриной улыбкой, из дома на жостовском подносе выплывают синего стекла графинчик и такие же стопочки.

— Шурик, эго что, домашняя сливянка? Моя любимая? Ай да Жора, ай да сукин сын!

Сели напротив, налили, выпили, закусили пирогами.

— Слушай, Шур, ехала к тебе, из окна автобуса прямо Левитан.

— Да, красота. Правда, я больше Шишкина люблю.

— Шишкин тоже хорошо. А какая сумасшедшая выставка Родченко в Арт-музее! Правы постмодернисты: весь мир текст. Зато Родченко великий интерпретатор, предвосхитивший будущее.

— Да? Нужно с Жорой сходить.

Налили, выпили, закусили пирогами.

— Слушай, Шур, я решила вернуться к докторской, не поздно, как думаешь?

— Ну почему… А какая тема?

— Та же, динамические аспекты пространства в лирике футуристов.

— Интересно.

— А ты что на пенсии делаешь? Я б с тоски удавилась.

— Ну почему… Я читаю, музыку слушаю, у меня абонемент в консерваторию. Потом Жора требует постоянного внимания, ты же знаешь. Иногда дети с внучкой приезжают.

— Ну да. Нам, бессемейным, без работы гроб.

— Сад вот, посмотри, розы.

— Где? Офигеть!

Налили, выпили, закусили пирогами.

— Слушай, Шур, я решила здоровьем заняться, хочу абонемент в фитнес купить. Ты как, не составишь компанию?

— Нет, мы с Жорой собираемся в санаторий, там подлечимся.

— В какой санаторий?

— Да здесь, в Подмосковье. Когда Жора отпуск возьмет.

— Поезжайте в Израиль, там прекрасная медицина, мне все соли на Мертвом море выгнали.

— Правда? Замечательно выглядишь.

— А ты так себе, измотанная. Нс обижайся только, мы ж подруги.

— Да иди ты.

— Ну не обижайся, ну Шурик, ну?

Лина подняла стопочку, придала глазам просящее выражение и проникновенно, с хрипотцой, начала декламировать:

Это было у моря, где ажурная лена,
Где встречается редко городской экипаж…

Шура, тоже с рюмашкой, улыбаясь, подхватила:

Королева играла — в башне замка — Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Про меня забыли, самое время предаться созерцанию. Погодка-то какая! Сентябрьское солнышко аккуратно расправило каждую шерстинку, пробралось внутрь. Я упал на спину в траву, еще зеленую, пахнущую летом, сквозь почти прикрытые веки увидел небо. Облака плыли не по нему, а под ним, от снежных островков до теплой голубизны оставалось место. Между облаками и мной поместились ржавеющие листья яблони, ниже разноцветный кустик голубики и совсем у моего носа яичный желток позднего одуванчика. На желток села бабочка, направила хоботок в середину, белые крылышки открылись и сразу сомкнулись — я задрожал изнутри. Не выпускать дрожь наружу, замереть, глазами обездвижить добычу. Хоп — лапы заколотили по воздуху. Промазал. Ясно, позабыла неудобная, кто ж из такого положения охотится. Но уже перевернулся, уже вскочил. Сколько бабочек! Взлетают, садятся, в полете сталкиваются с мушками, переплетаются с небольшими стрекозами — вокруг и внутри меня вихрь. Припадаю на живот, крадусь, затаиваюсь, вздымаюсь, есть в осени первоначальной, затаиваюсь, вздымаюсь, короткая, но дивная пора, затаиваюсь — стоп! Звук, запах, вот оно, настоящее. Мои янтарные глаза видят в шесть раз лучше человеческих, они не упустят, в этот раз не промахнусь. Окаменел, подпустил ближе — смертоносные когти пронзают жертву быстрей ядовитых зубов змеи. Цап-царап, инферналочка, не дергайся, бесполезно. Жертва затихла, я аккуратно прихватил ее зубами и пошел докладывать об успехе хозяйке.

Дамы сидели рядом, сдвинув стулья и обнявшись, общий взор заволокли представления о прекрасном. Подошел, аккуратно положил мышь возле их ног. Ноль. Подал голос, потряс кончиком хвоста. Ноль. Тихонько царапнул чью-то ногу, оказалось, Линину. Нога дернулась, Лина наклонилась, трофей обнаружился.

— А! Мерзость какая! А!