Искатель боли

— Я не помню! — Выкрикнул Кавим, высвобождая свои запястья. — Прошло уже столько лет!

— И все-таки? — Продолжил настаивать я. — Не было ли у него возможности подсыпать своему племяннику что-либо в еду и питье? А кто больше других обострял ситуацию с родом Гази, требуя кровной мести? Наверняка ведь это тоже был он! Вспомни хоть один военный совет, ты же наверняка был там. А это значит, что уже тогда он продумал этот план, чтобы убрать тебя с доски.

Южанин ничего не ответил, но по тому, как напряжение сковало любые мимические проявления на его лице, я понял, что попал в десятку.

— Но детей ведь я убивал вот этими своими руками, Данмар! Ты хоть представляешь, каково это?!

Его слова воскресили в моей памяти события тех бессчетных и бессмысленных схваток, в которых я побывал, будучи грешником в доминионе безымянного демона. Сколько раз я рвал голыми руками души тех, кого воспринимал своими детьми, братьями или сестрами? Боюсь, что сосчитать это не под силу никому. Тяжело ли это было? Да. Каждый чертов раз, как в первый. Так что я получше Кавима сейчас знаю, что он ощущает, и что ему на самом деле хочется ощутить.

— Верно, — неожиданно для него, я легко согласился. — Но это была война, а твой дядя мушир дома Муджах, которому ты, как воин, обязан подчиняться в бою, отдал тебе такой приказ. Он же нарочно отвел тебя в сторону, чтоб никто не смог своим свидетельством опровергнуть его версию событий. Разве нет?

— Да… ты говоришь верно…

— В таком случае, кто больше виноват в убийстве? Нож, разящий чужое сердце, или тот, кто его держит?

— Но меня признал виновным даже божественный суд! — В сердцах выпалил шахирец, незаметно для себя взвалив на свои плечи роль обвинителя. — Нальмунаши отдал победу дяде, не позволив мне даже нанести и удара! Разве это не очередное доказательство того, что я виновен?!

— К сожалению, Кавим, нельзя полагаться на божий суд там, где в дело вступает людская подлость и хитрость.

— О чем ты?!

— Разве ты не понял? Я о том клинке, что вручил тебе Имисаль. Подумай, ну кто будет размещать на эфесе такой элемент, который способен поранить самого владельца оружия?

— Но… это ведь была сабля дяди! — Продолжал упорствовать южанин. — Я неоднократно видел ее в его руках!

— Это доказывает лишь то, что он прекрасно знал, для чего его приглашает твой отец, и готовился к этому. Посуди сам, разве не он предложил тебе поединок?

— Но… я… почему же… как…

— Понимаю, что тебя сбивает с толку, — мягко кивнул я. — Проклятый зуб, которого ты не заметил, потому что в тот момент, когда ты принял от Имисаля саблю, его там не было.

На лице Владеющего непонимание было написано такими огромными буквами, что я не стал выдерживать паузу, а выдал свое предположение сразу.

— Это наверняка было простейшее приспособление, укрытое к рукояти. Обычная пружина и спусковой механизм, который выталкивает клык кобры при неосторожном замахе. Ну или ты не заметил какую-нибудь небольшую кнопку, приводящую его в действие, а может он имел самостоятельный завод и выстреливал по прошествии некоторого времени. Вариантов масса, и все они достаточно просты в реализации.

— Но… для чего?

— Я же сказал. Власть. Имисаль хотел занять место твоего отца. Сначала он избавился от младшего наследника. Потом от тебя. Сейчас, по прошествии стольких лет, наверняка случилось что-то и с последним твоим братом. А если у действующего главы рода нет преемника, к кому переходит пост?

— Известно к кому… — задумчиво отозвался Владеющий, уже начавший прозревать, какую картину я ему рисую, — к ближайшему родственнику по мужской линии…

— Которым и является твой дядя, так?

Замерев, словно пораженный громом, Кавим немигающим взглядом смотрел на свои ладони. Половину жизни он провел в терзаниях и ненависти к себе, когда нужно было ненавидеть своего дядю.

— Мой отец… он ведь понял это, так? — Упавшим голосом спросил шахирец, пытаясь сдержать рвущиеся наружу слезы.

— Выходит, что так, — подтвердил я. — В противном случае, твой побег бы и не состоялся.

Грозно рыкнув от нестерпимой злобы и досады, мой спутник кинулся громить обстановку нашей крохотной каюты, а я лишь молча наблюдал за ним и не мешал. Боль и напряжение минувших лет требовало выхода, так пусть он выпустит пар.

Когда в тесной комнатушке не осталось ни единого целого предмета, включая пару дощатых шконок, которые Владеющий сломал ударами голых кулаков, в нашу дверь затарабанили члены экипажа, пытаясь выяснить, что за погром тут происходит. Этот стук стал сигналом, сдернувшим багряную пелену с разума Кавима и вернувшего его в реальный мир. Мужчина обессиленно опустился на пол, обхватывая колени, и зарыдал. Зарыдал в голос, как маленький ребенок, которого только что разлучили с матерью. Горько, жалобно, надсадно.