Искатель приключений. Книга 2

— Мне исполнилось шестнадцать лет, — продолжал Рауль. — Чувства мои пробуждались, и хотя я заплатил дань справедливых сожалений старому Гюберту и фантастической охоте, которую он заставлял меня разделять, но вид вторых обоев скоро утешил меня в потере первых. В самом деле, на четырех стенах моей новой комнаты обои представляли сцены, заимствованные из мифологии и у двух знаменитых поэтов Ариосто и Тассо. На одной стене был изображен Суд Париса: три богини, Юнона, Венера и Минерва, исполняли свои роли очень добросовестно, и легкость их костюмов позволяла троянскому пастуху решить их спор о красоте с полным знанием дела. На другой стене было превосходно нарисовано обольщение Ринальда и его спутников Армидой и нимфами в волшебных садах. Никогда Бушэ, кокетливый живописец, картины которого ваше королевское высочество умеете ценить, не представлял более сладостных поз. На третьей стене обои представляли любовь Медора и Анжелики, неверной любовницы неистового Роланда. Оба любовника в мрачном гроте, устланном мхом и обвитом плющом, пользовались уединением и таинственностью. Целомудренная Анжелика, одетая чрезвычайно воздушно, сжимала в объятиях пастушка Медора, который, казалось, был очень доволен своим положением. Наконец, на четвертой стене, которая находилась прямо против моей кровати и, следовательно, чаще должна была привлекать мои взоры, на обоях была изображена только одна фигура, но чудо какая прелестная и очаровательная. Это была Венера в купальне или, лучше сказать, Венера, выходящая из купальни. Богиня Цитеры, Пафоса и Амофонты оставляла огромную раковину, служившую ей купальней, и стягивала вокруг своего стана развевающиеся складки, скрывавшие нижнюю часть ее тела и обнаруживавшие только маленькие ножки. Ее длинные волосы, светлые как лучи солнца, струились, подобно золотым волнам, по белоснежным плечам и бледно-розовому мрамору ее восхитительной шеи. В волнах этих волос, которые обольщали людей и богов, Венера рассыпала розы. Губы ее улыбались, в больших голубых глазах сверкала сладострастная улыбка, которая преследовала меня всюду и — почему не сознаться? — странно волновала мне сердце… Вы смеетесь, милостивые государыни, и находите меня смешным!.. Смейтесь сильнее, потому что через три дня я готов был страстно влюбиться в Венеру на обоях…

Это случилось зимой, и зима была очень жестокая; густой слой снега покрывал землю и не позволял мне охотиться… Я проводил целые дни, запершись в своей комнате и устремив взор на эти пленительные голубые глаза, на эти светло-русые волосы, на эти белые руки, на эту обнаженную шею. Я ничего не ел, не спал, совершенно теряя голову…

Почти три недели я находился в этом положении, когда настала первая пятница наступившего месяца. Мне не нужно напоминать вам, что пятница — день Венеры. Отец мой ложился рано. Как только он ушел, я удалился в свою комнату и сел на углу гигантского камина, в котором горел яркий огонь. Я облокотился на ручку моего кресла и начал думать о моей прелестной богине. Я вам уже сказал, что не спал, но вот, однако, я почувствовал через несколько минут, как непреодолимый сон овладел мною… Я машинально разделся, лег, загасил свечу, и едва голова моя дотронулась до изголовья, как утомленные веки опустились на глаза… я заснул…

Когда я проснулся, комната слабо освещалась угольями, погасавшими в камине. Тяжелые шелковые занавеси, спускавшиеся с витых колонн моей готической постели, позволяли мне видеть только ту часть обоев, где красовалась Венера, выходящая из раковины. Туда-то направился взор мой, как железо, притягиваемое магнитом. Но едва взглянул я, как вскрикнул от изумления… Обои были на прежнем месте, но богиня исчезла! С неистовой быстротой раздвинул я занавес, разорвавшийся в моих руках, и увидал… увидал перед собою мою возлюбленную богиню, ослепительную и лучезарную. Она стояла у изголовья моей кровати, одной рукой удерживая вокруг стана свою белую тунику, а другою откидывая назад свои длинные светло-русые волосы. Изумление и восторг сделали меня безмолвным и неподвижным. Венера улыбалась.

— Дитя! — сказала она мне голосом гармоничным, как сама гармония. — Дитя!.. Итак, ты меня любишь?..

— Люблю ли я вас?.. — пролепетал я. — Ах! В сто раз, в тысячу раз более моей жизни!.. И вы это знаете, потому что вы богиня, а боги знают все…

— Это правда… — сказала она, — я это знаю.

— Иногда, — продолжал я, — случалось, что богини любили смертных… Богиня, хотите ли вы любить меня?..

— Может быть… — отвечала она. — Как он похож на того, кого я так любила!.. — прошептала она потом. — Как он похож!..

— Разве у меня черты Марса или Адониса?.. — вскричал я в порыве безумной радости.

Венера опять улыбнулась.

— Ни то ни другое, — сказала она.

— Но на кого же я похож? — спросил я.

— На твоего прадеда: на храброго и благородного кавалера Альберика де ла Транблэ…

— Как, богиня, вы любили моего прадеда?

— Более моей жизни!..

— Несмотря на Вулкана?..