Искатель приключений. Книга 2

Кавалер все звонил. По весьма основательной причине никто не явился на этот зов. Мало-помалу Жакмэ потерял надежду получить помощь от лакеев, надежду, которая поддерживала его несколько секунд. Тогда он сделал движение как бы для того, чтобы подойти к Раулю; но, проходя мимо двери, выходившей в коридор, он отворил ее и хотел убежать, но впотьмах он наткнулся на человека, вооруженного с головы до ног, который одной рукой замахнулся на него шпагой, а другой прицелился из пистолета. Кавалер вскрикнул от бешенства и отчаяния и возвратился в столовую, шатаясь как пьяный. Он совершенно растерялся, но ужасное ощущение вдруг вывело его из этого оцепенения. Рауль дал ему пощечину, плюнул ему в лицо и дал по плечу несколько ударов шпагой плашмя. Эти постыдные оскорбления на одно мгновение зажгли искру мужества в негодяе. Он согнулся как ягуар, готовящийся прыгнуть. Хриплый вой вырвался из его горла, глаза налились кровью, пена показалась у рта, и он бросился на Рауля. Тот встретил его острием своей шпаги, которая слегка вошла в грудь де Жакмэ и заставила его отступить. Три раза подряд бросался он на Рауля со слепой, неимоверной яростью, но каждый раз встречал, как железную стену, острие его неподвижной шпаги и отступал, обливаясь кровью. Три струи крови текли из трех ран, из которых ни одна, впрочем, не была опасна, но вид Жакмэ стал отталкивающим, потому что лоб его был прорезан во всю вышину, и лицо несчастного уже не походило на человеческое. Тогда поддельное мужество, о котором мы говорили, вдруг оставило его, оставило вполне. Вместо того чтобы снова напасть на Рауля, подлец бросил шпагу и пустился было бежать. Но бегство было невозможным. Жакмэ знал, что двери караулят, и потому начал бегать вокруг стола, преследуемый своим противником, который напрасно называл его самыми оскорбительными именами, желая заставить его опять взяться за шпагу.

Видя, что все оскорбления не производят на негодяя другого действия, кроме того, что только усиливают его бег, Рауль схватил Жакмэ за платье, остановил, снова дал ему пять или шесть пощечин и наконец швырнул его изо всех сил лицом на стол. Кавалер раскроил себе лоб; боль была страшная. Она произвела на несчастного то же действие, какое производит зажженный светильник, приложенный к бокам старой лошади: в несколько секунд она возвратила ему энергию и ярость. Он приподнялся и, схватив со стола нож, бросился на Рауля, схватил его левою рукою, а правой ударил ножом. К счастью для Рауля, острие ножа только скользнуло по пряжке его пояса; застигнутый врасплох этим неожиданным нападением, молодой человек скоро оправился. Он сдавил правую руку Жакмэ, выхватил у него нож и, прижав несчастного к своей груди со сверхъестественной силой, вонзил ему нож между лопаток. Рауль почувствовал, как судорожный трепет пробежал по телу его побежденного врага. Тогда он выпустил его, и труп тяжело повалился на пол, обагрив его кровью.

XXV. Возмездие

Кавалер де Жакмэ умер. Нож вонзился в него до самой рукоятки. От падения он прошел сквозь тело, и красное острие вышло посреди груди. Труп был ужасен: разрубленный лоб, обезображенное и окровавленное лицо, глаза, широко раскрытые, но уже тусклые, внушали отвращение.

Губы Рауля были искажены страшной яростной улыбкой; ноздри его дрожали, раздуваясь от свирепого наслаждения. Он оттолкнул ногой обезображенный труп Жакмэ и вскричал:

— Я не ошибался!.. мщение — сладостное чувство!..

Два наследника и трое стряпчих присутствовали при всей этой сцене, неподвижные, как будто окаменевшие от испуга. Пока продолжалась страшная борьба между Раулем и кавалером де Жакмэ, никто из свидетелей ее не был способен сделать движение или произнести слово… Но когда кровавая трагедия пришла к развязке, пятеро испуганных собеседников вдруг, как по волшебству, снова получили способность двигаться, говорить, плакать, стонать и умолять. Все они бросились на колени перед Раулем, стараясь схватить его руки или уцепиться за его платье. Поднялся жалобный хор, подобный хорам в страшных трагедиях Софокла и Еврипида.

— Пощадите!.. — говорил виконт де Вертапюи.

— Смилуйтесь!.. — кричал барон де Морнсуш.

— Помилосердствуйте!.. — молили трое стряпчих.

— Будьте велико…

— Великодушны!..

— Благородны!..

— Будьте милостивы!..

— Будьте сострадательны!..

— Мы негодяи!..

— Мошенники!..

— Страшные плуты!..

— Мы заслуживаем виселицы!..

— Четвертования!..

— И хуже еще!..

— Но мы раскаиваемся!..

— Сожалеем!..

— Печалимся!..

Потом жалобный хор опять принимался кричать:

— Пощадите!..

— Смилуйтесь!..

— Помилосердствуйте!..

Рауль смотрел некоторое время с ненавистью и презрением на пятерых подлецов, которые пресмыкались у его ног и трое из которых даром угощали его зрелищем своей отвратительной трусости, потому что, не оскорбив его ничем, они не имели причин бояться его. Потом, подумав несколько, он сделал знак одному из часовых, стоявших в коридоре, который не мог устоять от искушения и растворил дверь, чтобы посмотреть на драку. Часовой подошел.

— Призови сюда Ла-Роза, его людей и всех слуг замка, — сказал Рауль.