Искатель утраченного тысячелетия

И директор, поклонившись, вышел из кабинета, пропустив меня вперед.

Я опять на площади. Моросил дождь. Одиноко стояли топольки у платформы. Роняли дождевые капли с желтеющих листьев. Я машинально поднял с влажной глинистой земли круглый плоский камешек. Под таким камнем тогда лежала стопка бумаги с записями о Веригине.

Так и звучит в моих ушах голос этой женщины: «Хозяин мой Иван Гаврилыч, царство ему небесное, сказал агроному. Конечно, нет того, чтоб дочка по вас вздыхала. Но ничего… ничего… Однако же, раз поступила в институт иностранных языков… Стоп! Стоп! Как же я забыл? Как раньше не подумал об этом?

Кончик ниточки опять в моих руках,

Назад. В Москву!

Этюд о любви и о вишнях

Письмо редактору газеты Института иностранных языков «Голос студента» товарищу И. И. Харитоненко:

«Уважаемый Иван Игнатьевич!

Согласно нашей договоренности, посылаю Вам драматическую сценку «О любви и вишнях», которая как бы прямо обращена к незнакомой студентке Вашего института, дочери той женщины, у которой я купил вишни. Прошу поместить ее, если найдете возможным, в Вашей газете «Голос студента». Хочу надеяться, что этот этюд поможет мне в том отчаянно трудном деле поисков и розысков, к которому Вы отнеслись с таким сочувствием.

Ваш Нестеров».

О ЛЮБВИ И ВИШНЯХ

Пелагея Семеновна так посмотрела на дочь, будто первый раз ее видит, и перестала окапывать кусты крыжовника. Лопатка, крепко уйдя в землю, стояла будто на страже: вот-вот надо будет вмешаться в разговор.

— Любишь, значит, — сказала Пелагея Семеновна. — Удовольствий в жизни ищешь! А законный твой жених, агроном, отменяется? Так, что ли?

— Не нужен он мне.

— Молчи! — крикнула Пелагея Семеновна и долгим взглядом посмотрела на стволы вишен и на кусты крыжовника. — Молчи! Стыда в тебе нет!

— Но я люблю другого, ну?

— Так, так! Приказываешь, значит, брать в дом не того, кто твоему отцу-покойнику сад этот помогал сажать, а какого-то…

— Не «какого-то», а того, кто…

— Знаю! Видели! Картинки учится рисовать!

— Так что же плохого? Ну, учится в художественном училище? Ну и что?

— Пусть учится, мне какое дело. Но в дом свой не возьму его. Слово мое крепкое. — И мать с силой поставила ногу на лопату.

— Вы что? Жизнь мою загораживаете? Смотрите, мама, думайте, что говорите!

И хотя высокий забор отделял сад Пелагеи Семеновны от соседского дома, она подбежала к забору, глянула в щелочку, вернулась и почти шепотом спросила:

— Твой, что ли, художник сбережет наш вишневый сад?

— Но я не выйду — слышите! — не выйду за жениха, с которым отец меня за глаза девчонкой сосватал.

— Ну, знаешь, дочь моя!.. Три года ходила в невестах нашего агронома, три года не отказывалась от его предложения…

— Да это все отцова выдумка. А я и не смотрела на агронома: старый, тридцать семь лет… Да пусть ждет сколько хочет! И за какое такое наказание я обязана выходить за него?

— А кто с твоим покойным отцом этот сад сажал? Кто саженцы нам привозил? Кто этот пятистенок строить нам помогал? Твой студент, что ли?

— Мама! Замолчите! Знаю! Наперед знаю ваши слова… — Дочь отвернулась.

— Ты пойми же, глупая! Я ведь уже разузнавала! Твой художник мне сам проговорился: родни у него не перечесть… Наперед знаю: чуть в дом этот он войдет, как за ним из-под Тулы сюда потянутся и сестры его с детьми, и мать, и бог знает кто! И сад мой погибнет!

— Сад… — с недоумением оглянулась дочь. — Почему же он погибнет?

— А ты спроси кого хочешь! Вот выйди на дорогу, на шоссе, выйди, останови любую машину и спроси: «Кто лучше сбережет вишневый сад, который нас кормит, тот ли, кто картинки рисует, или тот, кто помогал сажать сад?..» А! Молчишь? Поняла, дочь моя? Дошло до тебя? — И мать ладонью ударила по стволу дерева: — Не на эти ли вишни я тебе в ГУМе туфли на этих… ну, как их там… на иголках…

— На шпильках, мама.

— …ну, на шпильках, все одно, — туфли покупала. Не на эти ли вишни ты сама, сама заказала себе платье в ателье первого (первого!) разряда… И ты хочешь этот сад губить?! А сапожки тебе надо?

— Мама! Да я лучше в тапочках зиму прохожу, но не стану — поймите вы! — не стану любить того, кого не люблю.

— Ну, коли так, так вот тебе мое последнее слово: не пущу на порог твоего художника… к депутату пойду… в суд подам… не пушу…

«Так что же делать? Как ей втолковать? Кто поможет?» — плакала тихо дочь.

— Довольно! Хватит! Не реви! Выйдешь замуж как надо. Буду внучат нянчить. Порядок будет!

— Что ж получается? Вы, мать, не вишни, а любовь мою на станцию возите продавать в розницу?

— Не дури, говорю! Слушай: свадьбу к покрову сыграем. Весь поселок позовем.