Искатель утраченного тысячелетия

Я пристально вглядываюсь в стены, отхожу, приближаюсь. Ну конечно. Среди пестроты и хаоса полосок, венков, звездочек, крапинок и прочих узоров всевозможных оттенков выделяется один рисунок: на бледно-голубом фоне — дети, играющие в песок. Все куски обоев в спальне доктора Климова разные и по величине, и по рисунку, и по цвету, но дети, играющие в песок, повторяются на разных уровнях, в различных сочетаниях с другими обоями. Нет ли в этом какого-то смысла? Начинаю осторожно стучать по стене.

Почти стемнело, когда я кончил обследование всех детей. В полуметре в сторону, вверх и вниз от них, я обнаружил пустоты в стенах. В пустотах оказались куски ваты, парафина, клочки брезента, обрывок веревок… Видно, в этих местах доктор что-то хранил. А потом либо вынимал, либо перепрятывал в другое место. Пустой тайник заклеивал новыми обоями. А дети, играющие в песок, оставались, как указатель пути к тайнику.

Что же делать?

Короткий осенний день прошел. И сегодня я ничего не нашел. Ничего.

Совсем стемнело. Как вчера, как позавчера, как третьего дня, шумит, все шумит осенний сад.

Отчаянно разболелась голова. Совсем разбит. Больше работать не могу.

Кот прыгнул мне на колени. Ткнул влажный нос в руку, мурлычет.

Неожиданно он метнулся с колен. Я отчетливо увидел: мышь нырнула в маленькую щелку под плинтусом. Кот, затаившись, присел над отверстием.

— Погоди, Топ, я помогу тебе.

Топориком я взломал плинтус.

— Теперь сторожи! А я уйду… Лягу.

Нет! Я не ушел. Оторопь меня взяла: под плинтусом лежал какой-то пыльный маленький предмет. Я всмотрелся: брезентовый мешочек. Не поверил глазам. Не трогая находки, стал осматривать стену над плинтусом. На обоях ярко-красные маки и голубые, с поблекшей позолотой бабочки. Рядом с ними, чуть полевее, — косой кусок других обоев. Сквозь темный затек еле проступает заветный рисунок: дети, играющие в песок.

— Понимаю! Все понимаю! — воскликнул я.

Головной боли как не бывало. Отступил на полметра от детей и с силой стукнул обушком топорика по стенке.

От удара кусочек штукатурки над плинтусом отвалился, и…

Как сказать точнее?

Я онемел? Застыл? Оцепенел?

Перестал дышать на какое-то мгновение.

Брезентовый мешочек! Один… другой… третий…

Сколько их? Руки не слушались меня, когда я осторожно вынимал их из тайника. Потом долго сидел на краю стула.

Глядел, глядел на мешочки. Не прикасался к ним.

Куда девался огонь, пыл, сжигавший и терзавший меня все эти дни!

Наконец я пришел в себя.

Топ! Милый старый друг! Пусть ты и не тот, что щеголял в сапогах, в берете и в камзоле, пусть ты носишь всего-навсего простую черную шубку — ты все же сказочно помог мне. Не жалей об упущенной мыши. Сегодня же я угощу тебя куриной печенкой — чем хочешь!

Однако — к делу!

Со всей осторожностью я перенес свою находку на стол, непослушными пальцами потянул дряхлую ткань мешочка. Показался ветхий листок… один… другой…

И на стол выскользнули листки, листочки, записки, маленькие сверточки, перевязанные почти истлевшим шнурком. Время, влага, мыши изрядно поработали в этом тайнике. От одних листков осталась бумажная труха, другие рассыпались при первом моем прикосновении. Сохранилась небольшая часть. Но и она была тронута мышами. Я взял один листок. Вгляделся… и замер.

Светила лампа. А я, я не верил своим глазам…

Почерк Веригина! Я узнал бы его из сотни других.

Я так и застыл с листком в руках.

Хаос мыслей взмыл в моем мозгу. Что же это, что? Значит…

Нет! Надо привести мысли в порядок.

Я прошелся по квартире. Долго и тщательно отмывал с рук пыль от штукатурки. Закурил сигарету.

Так, значит, никакой не Рамо, а сам Веригин жил здесь! И легенда о французе с флейтой относилась к Дмитрию Веригину, который скрылся в Славске под видом учителя французского языка. Под фамилией Лорена. Он же — «мосье Пьер»!

Прощай, Гвиана!