Искатель утраченного тысячелетия

- То-то и оно. Возьми у ноготков первый урок языка растений. Я его получил, когда случайно плеснул кипятком на ноготки. И тут я подметил странное движение: цветки стали судорожно открываться и закрываться. Клетки их говорили: "У нас смертельный спазм. Мы умираем". И цветки увяли. Я стал присматриваться к другим растениям. Изучать их язык. И они рассказывали о себе: когда утомлены, когда возбуждены, когда хотят спать, какого яда боятся. Молчаливы и бессловесны они, растения, для тех, кто не понимает их языка. Никто не сомневается, что на миллионы и миллионы лет растения старше животных и человека. И только растения "знают" о всех тайнах Вселенной. Никто никогда не видел мертвым аргентинское омбу. Оно никогда не болеет. Вечно молодое, оно бессмертно. В его клетке сохранена тайна долголетия, которого человек лишен. Освоит человеческий организм его клетку или клетку конической сосны - будет жить тысячу лет. А то и более. Вот я и...

Наступило молчание. Чуть слышно подвывал ветер в печной трубе.

Доктор зажег лампу. Поправил фитиль!

- А ведь славно горит лампа!

- Да, при лампе куда лучше, чем при свече, - сказал Веригин, прислушиваясь к ветру и к мерному долгому стуку дождевых осенних капель о крышу домика.

- Вот закончу опыты с клеткой растений на лягушках... на крысах... на себе... - задумчиво, как бы про себя, произнес Веригин.

- Ты в своем уме? Хватит с тебя крыс, лягушек и головастиков, а себя трогать не смей!

- А врачи - Уайт? Рене Деженет? Бюлар? Клот? Алоис Розенфельд...

- Знаю, знаю. Все они прививали себе чуму.

- Чтоб ее победить.

- И все они умирали...

- Неправда. Рене Деженет не умер. Авось и я не умру. Кое-что я уже подметил: после моей инъекции старая крыса как бы прихворнула день, другой, третий, а потом стала молодеть, седина исчезла, движения стремительные, глаза блестят. Ты говоришь - отказаться от опыта над собой... Растения научились из воды и углекислого газа с помощью солнца создавать свою жизнь. И вот сегодня я беру у растения те его качества, особенности, которые обеспечили ему тысячелетнюю жизнь. Пробую на животных. Проверяю: получается, самую малость. Пока. А там... дальше... Нет! От опыта над собой не откажусь!

- Дмитрий! Ты забыл: ведь ты там один. Вдруг неудача... нечаянный случай... помеха какая-то. Нет! Не позволю. А если все же приступишь к опытам над собой - предупреди. Соберусь в путь. Приеду... Давай пить чай. - И доктор протянул руку к чайнику. - Ох! Чуть не забыл! - вздохнул он. - Получай. - И вручил Веригину пакет с сургучной печатью.

Веригин широко улыбнулся:

- Прислали! Спасибо! Семена! Буду выращивать вечноживущие растения.

- Все фантазии твои, Дмитрий! Пей чай.

Наступило молчание. Только самовар, остывая, пел свою песенку. Края фитиля в лампе покраснели. Керосин, видно, был на исходе.

Тихий голос Веригина прервал молчание:

- Доктор! Сегодня, может быть, наша последняя встреча.

- Ты что, Дмитрий Дмитриевич!

- Ничего.

- Понимаю. Ты думаешь об опыте над собой...

- Ведь может статься, что тогда я уже буду не я.

- Так, так. Мало того, что готовишь опыты над собой, - не ждет ли тебя еще иное бытие! Ты - и в то же время не ты. Впрочем, приемлю тебя в любом виде, если к тому времени жив останусь.

Веригин встал:

- Что ж, пора... Прощай, доктор. Спасибо! За все спасибо. И не забудь: в нашем тайнике закопаю последнее, что надо передать в Москву.

- Да, да, Дмитрий Дмитриевич! Спокоен будь. Наведаюсь. Ах, что ж это! - воскликнул доктор. - Я пел все "чай да чай", а накормить тебя не накормил.

- Ничего! За все спасибо... спасибо, - тихо ответил Веригин. - Пора в дорогу.

Дождь перестал. Скользкие доски тротуара колебались, изгибались, уходили в грязь. Веригин шел впереди, ступая очень осторожно. Небо уже начинало очищаться от туч. Показывалась и вновь скрывалась луна.

- Смотри, какое побоище затеяли облака около луны, - сказал Веригин и тут же поскользнулся, но ухватился за частокол. - Каково! "Победитель смерти", а чуть не носом в грязь!

- Осторожно! - забеспокоился доктор.

- Плохая примета, - рассмеялся Веригин.

- Веришь в приметы, Дмитрий Дмитриевич?

- Приметы? Их нет, есть только скверные тротуары. И еще темь и грязь - сплошные происки природы, - снова рассмеялся Веригин и замолк.

Так дошли до окраины Славска.

- Ну, прощай, доктор!

Они обнялись и минуту стояли молча.

Веригин ушел.

Доктор долго смотрел ему вслед. Он слышал, как чавкала грязь под сапогами Веригина. Где-то залаяла собака. Стихла. Ей ответили другие. На все лады. В этой разноголосице доктор различил, как одна из собак остро и тонко почти беспрерывно лаяла. И этот почти не прекращающийся лай перешел в надрывный вой. Все собаки вдруг замолчали. Прислушивались к вою? А потом то одна, то другая стали подвывать...

Доктор возвращался домой. Он шел медленно, осторожно, осмотрительно. Тротуар по-прежнему был мокрый и скользкий. В доме нестерпимо пахло копотью и стоял керосинный чад. Доктор долго шагал из угла в угол, из комнаты в комнату. На душе было смутно.

ЧТО ЭТО ТАКОЕ?