Секундой позже Джастин прислонился головой к стене.
— Это только один. Вы как хотите, но я не собираюсь спать, пока эта чертова дверь не откроется.
***
Гермиона проснулась, чувствуя себя изможденной. Ей было холодно, а тело свело судорогой, и ей почему-то было хуже, чем когда она боролась с приливами сна.
Только ее плечам и рукам было тепло и комфортно — они были зажаты между Малфоем и Джастином, сидящими по обе стороны от нее. Из-за того, что они спали на полу, ее пятая точка болела, а спина не сгибалась, ведь последние несколько часов она провела, прислонившись к изножью кровати.
Она потянулась, потерла глаза и обвела взглядом комнату, пытаясь понять, есть ли хоть какие-то видения, но пока все было тихо. Джастин негромко похрапывал, вытянув ноги. Одна рука лежала в направлении изножья, чтобы он мог в любой момент за него ухватиться, другой он прижимал к груди палочку. Колени Малфоя были подняты, его ступни стояли на полу, один носок был черным, второй темно-синим. Интересно, он не заметил различия, или просто ему было плевать? Она сомневалась, что многие видели его носки.
Она подняла глаза от его рук, лежавших на коленях. Он сидел, прислонившись к торцу кровати, откинув голову назад. Лицо его было расслабленным, но уставшим, под глазами пролегли бледно-голубые синяки. Он распахнул воспаленные глаза и остановил взгляд на ней.
— Доброе утро, — прошептала она, заерзала и отвернулась. Она надеялась, что он не подумает, будто она на него пялилась.
— Доброе утро, — медленно произнес он хриплым и грубым голосом.
Гермиона потерла лицо.
— Все плохо, — простонала она.
— Ни хрена, Грейнджер. Возможно, в следующий раз тебе стоит подумать прежде, чем зря тратить воздух.
— Ты кретин, — сказала она, но без той злобы, с которой обычно говорила подобное. — О! — она подняла палец и повернулась, чтобы на него посмотреть. — А еще капитан очевидность. Похоже, я задала плохой пример.
Он бросил на нее сердитый взгляд, а потом поднял глаза к потолку.
— Ты смешная только тогда, когда стараешься таковой не быть.
— Потому что ты жестокий, и твое чувство юмора завязано на унижении.
— Когда ты делаешь это настолько хорошо, я бы не назвал это унижением.
— Это то, что ты считаешь унизительным, даже если это не так. Как вот это твое дерганье глазами?
— …Дерганье глазами?
Она кивнула и выдохнула смешок.
— Когда ты сильно злишься, твой глаз начинает дергаться. И совершенно разрушает весомость твоей злости, потому что я не могу сдержать смех у себя в голове. Но ты ничего с этим не сделаешь. Как и с другими неправильными вещами в себе.
— Это твоя главная проблема, Грейнджер. Ты так занята, выискивая недостатки во всех и в каждом, что не видишь собственных.
— Чтоб ты знал, я очень сочувствующий и понимающий человек. У каждого есть недостатки, и если бы я не могла с ними мириться, сомневаюсь, что разговаривала бы с тобой сейчас.
— Твое сочувствие хорошо распространяется на магических созданий. Чувствуешь с ними сходство?
— В этом мире у них мало прав, и обычно с ними плохо обращаются. Я понимаю, каково это. Если они не могут за себя постоять, нужно, чтобы кто-то это сделал за них, — в комнате воцарилась тишина, которая стала некомфортной, когда Малфой повернулся к ней и одарил задумчивым взглядом. — Это был такой завуалированный способ попросить меня начать защищать хорьков?
По его лицу пробежало раздражение, и все стало как прежде.
— Однажды ты доведешь меня до аневризмы, и я получу сотни связанных тобой из чувства вины шапок, от которых даже эльфы отказались.
— Это твоя цель в жизни?
— Да. Как раз рядом с желанием, чтобы с меня сняли кожу.
— Ну, если ты будешь хорошо трудиться, Малфой, все твои мечты сбудутся.
— Не верю, что тебе бы этого хотелось. По крайней мере одно из них включает тебя без языка, чтобы, наконец, дать миру немного покоя от этого сводящего с ума всезнающего тона, когда ты треплешься о всяком бреде.
— Ах, Малфой, отвали.
— Умно, — протянул он. — Но я разочарован. Что вполне обычно…
— Я только проснулась. Могу и ошибиться.
— Я заметил. — Она бросила на него сердитый взгляд, а он ухмыльнулся. — Хотя это не имеет никакого отношения к тому, в какой стадии бодрствования ты оказалась.
— И я заметила, что ты остаешься придурком в независимости от того, в какой опасности находишься. Ты это видел? — она показала на свое лицо. — Это мое предупреждающее выражение. Ты должен бояться того, что может последовать за ним.
— Я в ужасе, Грейнджер. Тебе, тычущей в меня пальцами, я без раздумий предпочту животное в уборной.
— Знаешь, это можно организовать.
— Сильно сомневаюсь, что ты способна переместить меня через всю комнату без магии.
— Оно еще там? — пробормотал Джастин вялым и уставшим голосом.
— Мы не знаем, — сказала Гермиона. — Думаю, нам стоит нарисовать руны, пока мы их не забыли. Малфой, у тебя есть пергамент?
Что-то хрустнуло у него в руке, когда он встал и скрылся за кроватью. Джастин громко зевнул, потянулся и застонал от боли.
— Я так надеялся, что зелье сработает.
— И я, — сказала она. — Но когда увидела руны…