Искатели необычайных автографов

- Вы думаете? - Мольер нерешительно берет письмо. - Попытать разве счастья...

Он вскрывает пакет, достает из него плотную, вдвое сложенную бумагу...

- Что это? - побелевшими губами шепчет он. - Господин Паскаль, взгляните вы. Своим глазам я уже не верю...

- "Разрешаю вам играть "Тартюфа". Людовик", - вслух читает тот.

Мольер сидит как громом пораженный. По щекам его текут слезы.

- Пять лет... Пять лет! - прерывисто шепчет он. - О благодарю, благодарю вас!

- Третья, - как бы про себя отмечает Паскаль. Мольер перестает всхлипывать и смотрит на него мокрыми непонимающими глазами. Что, собственно, третья?

-Третья благодарность, которую я нынче слышу от господина Мольера. Только вот за что?

Господи! Он еще спрашивает! Мольер прижимает к губам судорожно сплетенные пальцы. Да разве не в "Письмах" дело? Не они ли восстановили общественное мнение против гнусной снисходительной морали? Не они ли вынудили церковные власти пойти на уступки, а иезуитов - поджать хвосты? Да кабы не "Письма", не видать бы "Тартюфу" сцены как своих ушей!

- Это называется начать за упокой и кончить за здравие, - говорит Паскаль с добродушной насмешкой. - Сначала вы заявляете, что нам невозможно понять друг друга, потом - что без "Писем" не видать бы "Тартюфу" сцены... Выходит, какая-то точка соприкосновения у нас с вами все-таки есть?

- Выходит, есть, - счастливо улыбается Мольер. - Однако точки в математике принято обозначать. Как обозначить эту?

- Я полагаю так: Мораль Честных Людей.

- Браво! Определение, достойное Паскаля. Если позволите, я запишу его, чтобы не забыть утром, когда проснусь.

Он подходит к бюро, выхватывает гусиное перо из деревянной подставки...

Но далее уже не следует ничего. Только крыша - черепичная чешуя, заменяющая Асмодею театральный занавес.

ФИНИТА ЛА КОМЕДИА73!

- Могли бы и не спешить напоследок, - ворчит Фило.

- Что делать, мсье! Се ту... Это все. Как говорится, финита ла комедиа. Итак, я жду!

- Что значит жду? - вытаращивается Мате. - Позвольте узнать, чего именно?

- Отзывов, мсье. Чего еще может ждать постановщик пьесы, который к тому же ее автор?

- Ммм... Если вас интересует мое мнение, - тоном знатока мямлит Фило, - то в целом спектакль неплохой. Не считая, конечно, злосчастной страсти драматурга и режиссера к неожиданным сюжетным поворотам и к еще более неожиданным концовкам. Следует также указать на неудачное освещение в последней картине. Да и костюмы иной раз могли быть получше. Взять, например, халат Мольера. Вы его сделали блекло-малиновым. На мой взгляд, фиолетовый или темно-синий больше соответствуют настроению сцены. Ночь, знаете ли, сонные видения...

- Хватит дурака валять, - перебивает Мате. - Отличный спектакль, Асмодей. И большущее вам за него спасибо!

- Правильно! - весьма непоследовательно, зато с большим подъемом рявкает Фило. - И забудьте, пожалуйста, все, что я тут наговорил. Просто так уж полагается. Ни один уважающий себя театральный критик никогда не скажет, что спектакль ему понравился, без непременного процента оговорок. И все-таки...

- Что? - истерически взвизгивает бес, хватаясь за сердце. - Что-нибудь вправду не так?

Вид у него такой несчастный, что Фило чувствует себя последним негодяем.

- Да нет же, ничего страшного, - уверяет он. - Сущая мелочь. Вы забыли дать вашему спектаклю название. Но ведь это легко исправить!

Асмодей, однако, относится к вопросу не столь легкомысленно. В искусстве, говорит он, вообще мелочей не бывает. А уж название - и вовсе дело нешуточное. Прежде всего от названия зависит, захотят или не захотят зрители пойти на спектакль. И потом, в нем непременно должно быть что-то от существа пьесы. По крайней мере какое-то указание на тему.

- Но разве тему вашей пьесы определить так уж трудно? - утешает Мате. - Три яркие звезды на небосклоне семнадцатого века: Паскаль, Ферма, Мольер. Вот вам три опорные точки сюжета. А по трем точкам не так уж трудно построить треугольник. Тем более что в пьесе говорится о великом арифметическом треугольнике Паскаля...

- Эврика! - торжествующе перебивает Фило. - Великий треугольник! Чем не заглавие?

Асмодей вздрагивает - будто током его ударило!

- Как? Как вы сказали, мсье? Великий треугольник? Се жениаль... Это гениально! Милль реконнессанс... Тысяча благодарностей!

- Вечная история, - грустно философствует Мате. - Один подводит к открытию, другой его делает, стяжая славу и признательность.

- Нет, нет, мсье! На сей раз все не так. Из тысячи моих благодарностей пятьсот... нет, даже шестьсот принадлежат вам. А теперь - о ревуар. До свиданья, мсье.

Филоматики уныло переглядываются. Им и в голову не приходило, что Асмодей может их покинуть. Они так к нему привязались! Но бес только плечами пожимает. Ничего не поделаешь. Се ля ви! Такова жизнь.

Он в последний раз опускает приятелей на пустынную Королевскую площадь и, взмахнув своим серо-алым плащом, взвивается в воздух.

Отчаянный вопль из двух возмущенных глоток возвращает его с небес на землю.

- В чем дело? - спрашивает он невинно.

- Будто вы не знаете! - разоряется Мате. - Автографы! Где обещанные автографы?