Искатели необычайных автографов

— Итак, — начал Мате, — название пьесы «Пробный камень». Время — девятнадцатый век. Место действия — сразу три страны: Россия, Германия, Венгрия. Действующие лица: Карл Фридрих Га́усс — великий немецкий ученый, прозванный королем математиков. Фа́ркаш Бо́яи — университетский друг Гаусса, талантливый венгерский математик. Янош Бо́яи — его сын. Николай Лобачевский — гениальный геометр земли русской.

Пьеса начинается с ПРОЛОГА, который разыгрывается в самом конце восемнадцатого века.

Германия. Ге́ттинген. Здесь в университете учатся Карл Гаусс и Фаркаш Бояи. Оба увлечены проблемой пятого постулата. Пылкий, восторженный Фаркаш думает, что близок к ее разрешению. Однако в доказательстве его есть ошибка, которую незамедлительно обнаруживает проницательный Гаусс.

После окончания университетского курса Карл и Фаркаш клянутся в вечной дружбе и расстаются, разъезжаются по домам.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. Венгрия. Маленький торговый городок на реке Ма́рош. Прошло несколько лет. Фаркаш женился, растит сына. Но в душе его кровоточит старая рана. Увлечение пятым постулатом обернулось горьким разочарованием, и он не стремится привить своему Яношу интерес к математике. Очень, однако, рано, чуть ли не с трех лет, мальчик проявляет невероятные способности, особенно к геометрии. И, занимаясь с ним, Фаркаш всячески оберегает его от проблемы пятого постулата. Он не хочет, чтобы сын стал мучеником идеи, столь опустошительной для отца.

Идут годы. Янош оканчивает гимназию. Пора подумать о будущем. Впрочем, все решено заранее: он будет математиком. Он поедет к Гауссу… И Фаркаш пишет письмо старому университетскому товарищу, слава которого к тому времени гремит на весь мир. Несмотря на отчаянную бедность, старший Бояи берет на себя все расходы по воспитанию сына и просит лишь о том, чтобы Гаусс стал его учителем. Но письмо остается без ответа: романтические воспоминания давно утратили власть над сердцем Гаусса. С величайшим трудом и унижениями добывает Фаркаш деньги на обучение сына, и Янош уезжает в Вену, чтобы поступить в Военно-инженерную академию.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. Опасения Фаркаша сбылись: Янош «заболел» теорией параллельных. Видно, сознанию гениального юноши суждено было наколоться на проблему пятого постулата, как сказочной принцессе на веретено, но не затем, чтобы заснуть, а чтобы никогда не знать покоя.

Будучи уже лейтенантом, Янош пишет отцу, что нашел верный путь: заменив пятый постулат прямо противоположным, он обнаружил нечто поразительное, ему удалось из ничего создать целый мир. Но Фаркаш не верит в удачу. Равнодушие не покидает его и тогда, когда теория Яноша в общих чертах сформирована. Все, что он может сделать для сына, — напечатать его исследование в виде приложения к журналу, который редактирует.

Более пяти лет работает Янош над своим сочинением. И вот в 1832 году выходит журнал «Тента́мен» со статьей Бояи «Приложение, содержащее истинное учение о пространстве».

Подавив старую обиду, Фаркаш посылает работу сына на отзыв Гауссу. На сей раз тот отвечает, но до чего странно! Подробно рассказывает о своей жизни, вспоминает эпизоды университетской юности… И лишь в конце небрежно замечает, что результаты, к которым пришел Янош, почти целиком совпадают с теми, что он, Гаусс, частично получил уже тридцать — тридцать пять лет назад, но не счел возможным опубликовать, так как большинство людей, по его мнению, совершенно не способны понять их.

Отец и сын потрясены. Фаркаш судорожно роется в старых письмах Гаусса, но ни в одном из них нет и намека на то, что тот занимался неэвклидовой геометрией. Янош в ярости! Храброму, пылкому офицеру поведение Гаусса кажется недостойным. Молчать из страха быть непонятым? Ведь это значит сознательно препятствовать развитию математики! Да и правда ли, что Гаусс опередил Яноша на тридцать лет? Уж не хочет ли он под шумок присвоить себе чужое открытие?

Но Гаусс не лжет. Об этом свидетельствует его научная переписка. Дело в том, что идея неэвклидовой геометрии еще до Яноша, хоть и не в такой законченной форме, возникала у других математиков. Все они считали своим долгом советоваться с Гауссом, и, отвечая им письменно, он обнаруживает глубокое проникновение в существо вопроса, при этом никогда не забывает остеречь своих корреспондентов от попытки обнародовать дерзкий замысел.

Эта трусливая позиция больно отзывается на судьбах талантливых ученых. Поддержка такого человека, как Гаусс, многого стоит. Отсутствие ее обходится еще дороже… Но собственное благополучие для Гаусса превыше всего. Он отлично понимает, что ученые невежды объявят неэвклидову геометрию ересью, и заранее предусмотрительно от нее отмежевывается.

Так один и тот же человек становится и двигателем и тормозом в науке. Блистательные труды Гаусса-ученого составляют целую эпоху в математике. Трусливое благоразумие Гаусса-обывателя задержало ход научной мысли по крайней мере на несколько десятилетий…

Мате отер влажный лоб и объявил антракт, а зрители, как водится, стали обмениваться впечатлениями.