Во время второй задержки у Вовки возникло ощущение посвящения, даже не в мусульманина, а в самого Аллаха.
Третья задержка. Волнующее, необыкновенное переживание, что в сердце поселился Аллах. Серега, сделав умное лицо, прокомментировал:
– Это зикр поселился, а через него – Аллах.
Четвертая задержка. Тараканов, шумно вдыхая порциями, стал нагнетать энергию в сердце, работая носом, как огромным насосом. Аллах отозвался: «Ну, куда же ты так прешь? Мягче, мягче»… Тогда Вовка принялся покачивать Аллаха в глубине своего сердца, как младенца в колыбели – нежными, убаюкивающими потоками, подобно тому, как вода качала его на своих волнах во время сегодняшнего купания.
У Вовки родился код:
Серега разворачивал энергетический поток, повторяя слово «Махаббат»[35]. Накатила какая-то неземная, невозможная любовь, переполнявшая все возможные пределы, и от этого у него вырывались стоны счастья. После красивейшего, плавного вылета на задержке Серега вернулся в тело извивающейся цветной лентой энергии.
Тараканов подытожил:
– У меня встроилась защита: если в каких-то путешествиях будет страшно, можно вспомнить, что Аллах живет в сердце.
Серега не мог вымолвить ни слова. Он только раскачивался вперед-назад с совершенно идиотской от счастья физиономией, мягко похлопывая себя по центру груди ладошками, распевал: «Качай Аллаха в сердце своем, как ребенка!» Сначала он мурлыкал эту кодовую фразу на мотив знаменитой арии мистера Икс, а потом на мелодию песни «Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!»
Вовка покровительственно похлопал сбрендившего товарища по сердцу:
– Все входящие бесплатно! То есть любой посыл из сердца доходит до адресата. У биоробота в сердце вмонтирована плата «Аллах», надо только активировать ее звонками. Все входящие бесплатно, так же, как и исходящие.
Серега, наконец, оторвался от своего захватывающего занятия, засмеялся и кивнул:
– То, что нам сегодня открылось – это и есть Бхакти-йога![36]
Тараканов с Серегой были очарованы энергией Борового, этого сказочного места, да и танцы с зажигательной публикой оставили незабываемые впечатления.
Болеслав жахал зикрами, а танцы проводил приглашенный им американец Берни Хейдеман, друг Нарайяна. Берни – автор танцев «Ом Рам Рамайя Сваха» и «Я Фата Я Гафур» (в редакции Болеслава «Я разжигаю Огонь!» и «Я открываюсь»)[37].
Друг Нурика оказался дедочком разгильдяйского вида: в выгоревшей бейсболке, широченных штанах, рубахе и в горных ботинках с толстыми подошвами (несмотря на жару). Из-под козырька бейсболки торчал грандиозный нос (еще больше, чем у Нарайянчика), а сбоку выглядывали пышные седые баки. За сверкающими стеклами больших очков виднелись слегка прищуренные, хитроватые глазки. Когда он улыбался (а это было почти всегда), обнажая крупные зубы, его лицо принимало весьма лукавое, даже чуть ехидное выражение. Как будто он знает о вас некую тайну, которую вы не знаете и которая вызывает усмешку.
Вид и ужимки дедка вызывали умиление. Друзья ласково прозвали его Берником.
Тараканов сразу его зауважал, когда узнал, что маэстро в свои шестьдесят с лишним продолжает заниматься йогой. А как грациозно, аки балерун, Берник кружился на песчаном пляже, выполняя «Пять тибетских движений» (Вовка назвал этот комплекс «Йога для пенсионеров»)!
Танцы Берника были очень мелодичными, с изюминками и необычными находками. Чего стоил только зикр-пранаяма, в котором танцоры чередуют гортанное «Хай-Хай» с резкими вдохами-выдохами! Конечно, дедок показывал движения медленно, тихонько сопя пранаямку через нос. Но неистовая публика, да еще раззадориваемая Болеславом, Вовкой и Серегой, пустилась вскачь с громовым «Хай-Хай» и мощным холотропным дыханием, напоминавшим рев стада мамонтов в период брачных игр.
Компания на фестивале собралась заводная и очень эмоциональная. В основном прикатила молодежь: отважные джигиты и восточные красавицы, открытые и живые, как дети.
В первый же вечер, после окончания танцев растроганный старина Берни, скорчив неподражаемо забавную рожицу, тоном профессионального обольстителя объявил, что в этих двух кругах танцевали пять самых красивых женщин мира. Серега с Вовкой перемигнулись: мол, дедок-то еще тот Казанова!
Тонкие и лиричные танцы маэстро брали за душу. Особенно Тараканову запомнился проникновенный танец «I bow to you a flower»[38], в котором один партнер ласково кончиками пальцев касается лица другого, будто осеняя того лепестками цветка, благословляя и даря свою нежность.