Искатели сокровищ

А обстановка в пропахшей резиной аудитории все накалялась.

«Тут пашешь-пашешь, разную дрянь нюхаешь-нюхаешь, а эти!..»

«Ты попробуй-ка две смены подряд в конце месяца отмантурить – посмотрим, как тебе захочется после этого стишки писать!»

«Вырядился как жених! Стань хоть на полчасика к вулканизатору в нашем третьем цехе. Увидишь, какого цвета станет твоя белая рубашечка!»

«И рожа!..» – под дружный смех «рабочей косточки» добавил кто-то.

Наконец случилось то, на что и рассчитывал мой литературный куратор в штатском. Раздался крик: «Сажать надо таких вредителей без суда и следствия, вот и все! Нечего с ними нянчиться!»

И так дружно был подхвачен этот призыв, что, смотрю, и Берковскому стало неуютно. Тут ведь, под горячую руку, всем присутствующим литераторам могут накостылять по шее.

«Товарищи! – крикнул я. – Братишки и сестренки! Уважаемые любители поэзии. Прошу полминуты внимания. Прежде чем меня без суда и следствия погонят туда, куда и Макар телят не гонял, дозвольте, по традиции, высказать последнее желание. Поднимите, пожалуйста, руки те, у кого есть родственники – пусть седьмая вода на киселе, – которые знакомы – пусть даже шапочно – с человеком, который видел – пусть хоть издалека – мои стишата…»

Тут «рабочая косточка» снова зашикала, затопала ногами, снова потребовала для меня бессрочных каторжных работ…

Я замолчал, опуская заключительную часть народного обсуждения «Детства Пети» и детали моего поспешного бегства от рабочего класса.

– Ну и как, закончил ты потом свой пасквиль на советскую молодежь? – участливо спросил Моня.

– Нет. Так и киснет во мне эта тема. Только, как говаривал коллега Пушкин, потянется рука к перу, перо – к бумаге, так сразу возникает опаска: а ну как опять будет назначено читательское обсуждение у мартеновской печи или в шахте? Успею ли я и оттуда унести ноги?.. Прав комиссар: народ не каждого поэтом назовет. Трудно ему угодить. Особенно, когда он уголёк, резину или стружку из носа и ушей выковыривает… Спокойной ночи, друзья!

Глава VIII. «Разное»

В кабинет редактора «Мытищинского комсомольца» решительно входит солидный мужчина, брезгливо бросает на редакторский стол недавний номер газеты и возмущенно спрашивает:

– Что это, товарищ Уткин, вы себе позволяете?

У редактора «Комсомольца» не впервые требуют сатисфакции. Он спокойно раскрывает газету и просматривает возмутивший посетителя материал.

– И что же вас так задело, товарищ Колосов?

– Вы что, сами не видите, что меня задело? «Не надо обладать каким-то обостренным обонянием, чтобы почувствовать: в хозяйстве товарища Колосова с некоторых пор попахивает неблаговидными делишками…» – наизусть цитирует задевший его пассаж товарищ Колосов. – Кто вам, товарищ Уткин, позволил нюхать – чем у меня в хозяйстве попахивает?

– Работа у нас такая, товарищ Колосов, – принюхиваться, где чем попахивает.

– Принюхивайтесь по комсомольской линии. А у меня комсомольской организации нет! – товарищ Колосов сказал это так, как будто он намеренно не заводил в своем хозяйстве комсомольскую организацию – чтобы шустрилы из «Мытищинского комсомольца» никогда к нему не заглядывали. – Вот и не суйте свои носы туда, куда вам не положено их совать. Чтобы не прищемили их вам.

– Только туда и суем, куда еще можно, – заверил его Уткин. – Нам, товарищ Колосов, дороги наши носы. Ведь это – профессиональные органы журналистов.

Товарищ Колосов и сам понимал, что его упреки в рискованном обращении с профессиональными органами в «Комсомольце» едва ли состоятельны. Его место под мытищинским солнцем в редакции знают, пожалуй, даже вернее его самого. Как и положение всех других сколько-нибудь заметных городских фигур. Да, журналисты «Комсомольца» частенько ходили по кромке дозволенного, но за нее старались не заступать; дразнили иногда тех, кого дразнить не принято, но только тех из них, кого еще все-таки можно подразнить; печатали порой то, за что по головке не погладят, но только то, за что из журналистики турнут едва ли.

Пофыркав для приличия еще немного, товарищ Колосов уже не так сердито говорит:

– Обнюхивайте, пожалуйста, тех, товарищ Уткин, кого положено обнюхивать комсомольской печати.

– А вы, товарищ Колосов, пожалуйста, не пахните, и никто тогда вас не будет обнюхивать, – спокойно возражает Уткин, уверенный что за это несанкционированное обнюхивание товарища Колосова его никто серьезно не взгреет. Да и как иначе поддерживать репутацию возмутителей спокойствия, если время от времени не нарушать писанные и неписанные запреты.

В это время требовательно зазвонил телефон. Редактора срочно вызывали на совещание в горком партии. Они вместе вышли из редакторского кабинета, на ходу завершая дискуссию о мере дозволенного комсомольской печати: «…Вы, пожалуйста, не нюхайте». – «А вы, пожалуйста, не пахните…»

К приходу Уткина на совещание там уже перешли к «Разному». Свое выступление заканчивал городской санитарный врач.