Опасаясь испачкать свою одежду, мы каждое лакомство упаковывали в обрывки бумажной салфетки, а пирожное с кремовыми розочками нам пришлось тащить наверх прямо с тарелочкой – иначе бы оно превратилось в ужасное месиво и его было бы противно есть. Забравшись снова наверх, мы не стали забиваться в свою нору за чемоданами, а устроились со всеми удобствами на полиэтиленовом пакете толстяка Генриха.
– Ты знаешь, – спохватился вдруг Пип, – я забыл помыть руки!
– Я тоже, ну и что?
– Но мои родители приучили меня всегда это делать перед тем, как садиться есть!
– Так уж и всегда? – выразил я небольшое сомнение.
– Всегда! – подтвердил Пип. – Иначе бы они не дали мне и крошки хлеба!
– Тогда считай, что сегодня тебе повезло: твои родители сейчас далеко, и ты можешь сесть за стол с немытыми руками!
– У тебя, Тупсифокс, какое-то странное представление о везении… – пробурчал веснушчатый щеголь. Однако спорить со мной не стал, а принялся разворачивать сверток с бутербродами.
Когда мы наелись и прикончили на десерт пирожное, мой спутник вновь заикнулся было о мытье рук. Причем к своему очередному капризу он добавил что-то новенькое:
– Мне нужно почистить зубы, Тупси, и заодно сполоснуть лицо…
Тут я, честно говоря, не выдержал. Я так рявкнул на этого чистюлю, что бедняга Генрих внизу вздрогнул и перестал храпеть. Наверное, ему вновь почудилась чихающая мышь, а, может быть, и какое-нибудь другое животное, забравшееся в купе – кто знает? К счастью, толстяк-гнэльф не стал вставать и разыскивать простуженного грызуна, а, тяжко вздохнув, перевалился на другой бок и вновь захрапел.
– Я тебе дам «почистить зубы»! – зашипел я на Пипа, сжимая кулаки и приближая к его перепуганной и перемазанной кремом физиономии свое собственное личико. – В «Незабудке» успеешь начиститься, а тут потерпишь!
Я бросил капризному чистюле незапачканный клочок салфетки, а сам обошелся рукавом своей клоунской курточки – рукав всегда меня здорово выручал, если в нужный момент под рукой не оказывалось полотенца или той же салфетки.
Приведя себя в порядок, мы сплавили вниз тарелочку и мусор, а потом, забравшись вновь наверх, с большой неохотой залезли за вонючие чемоданы в свою «берлогу» и легли спать, подложив под головы вместо подушек кулачки. И, как ни странно, быстро уснули.
Глава шестая
Проснулся я в пять часов утра от крепкого пинка в затекшую шею.
– Ты что лягаешься?! – прошипел я Пипу, потирая ушибленное место.
– Я не лягаюсь, я удираю, – прошипел он в ответ и запоздало извинился. – Прости, кажется, я слегка задел тебя ногой?
– Можешь этот пинок и так назвать, я не возражаю. А куда, интересно, ты удирал и от кого?
Пип заметно смутился:
– Приснится, понимаешь, всякая ерунда… От господина Ворчайлса убегал, от кого же еще…
– Ты его видел? На кого он похож?
– На чудище лохматое. Зубищи – во! Ручищи – во! – Пип резко развел руки в стороны и ударил правым кулаком в вагонную перегородку, а левым в чемодан.
– Все-таки, в нашем вагоне бегает мышь… – прошептал сквозь сон невероятно чуткий Генрих. Однако вновь не стал подниматься с постели, а только переместился с живота на спину.
– Тихо, всех пассажиров перебудишь! – просипел я в самое ухо размахавшегося кулаками Пипа. После чего по-пластунски выбрался из «застенка» и выглянул в окно. И увидел красивое здание железнодорожного вокзала и огромные золотые буквы над его центральным входом. Читать я уже умел и тогда и потому быстро сложил эти буквы в единое слово: «ПУППЕФЕЛЬД».
– Слезай, приехали! – чуть слышно прохрипел я попутчику и, схватив зубами ручку своего чемоданчика, стал сползать с верхней полки вниз. Пип последовал моему примеру.
Глава седьмая
То-то был удивлен растяпа-проводник, когда увидел двух прошмыгнувших между его ног ловкачей-пуппетроллей! Оказывается, он вез в своем вагоне парочку «зайцев» и даже не ведал об этом! Но гнаться за нами гнэльф-проводник не стал: во-первых, что сделано – то сделано, а, во-вторых, состав отправлялся через минуту дальше в рейс, и не хватало только бедному разине застрять в чужом городе из-за каких-то юных малюток в странных цирковых одеждах. Проводник погрозил нам вслед указательным пальцем правой руки и скрылся в тамбуре. А мы, волоча чемодан и сумку, быстренько обогнули здание вокзала и вскоре оказались на широкой площади.
– Куда теперь? – спросил меня Пип. Наверное, он решил, что я самый умный из нас двоих и знаю ответы на все вопросы.
Пришлось пожать плечами и, растягивая слова, многозначительно пробубнить:
– Ну, разумеется, в пансион к Ворчайлсу… Там угостят нас для начала завтраком, а уж потом возьмутся сдирать семь шкур…
– Мама сказала, что я буду там грызть какой-то гранит… Ты когда-нибудь грыз гранит, Тупси?
– Наверное, твоя матушка имела в виду «гранит науки». Мой дядя Кракофакс тоже иногда о нем твердил, но я пока не придавал его словам большого значения…
– Теперь придется придать! – вздохнул Пип и переложил свою сумку из правой руки в левую.
Я проделал тоже самое с чемоданом, и несколько раз сжал и разжал затекшую кисть.