Искательница приключений

На середине тропинки искательница приключений остановилась, томно потянулась, зевнула, и тут человек с зелеными глазами рискнул решительно всем: из кармана старого, но все такого же теплого и непроницаемого для дождя плаща выскочила короткая деревянная трубка и поднеслась к губам следопыта; щеки его надулись. Спустя миг искательница приключений хлопнула по тыльной стороне своей левой ладони, издав тихий недовольный звук, слово на своем чудном языке. Человек с зелеными глазами осторожно вернул трубку в карман.

Не чуждый эстетического удовольствия, он залюбовался пошедшей по тропинке дальше златовлаской. В который раз он подумал, что она действительно, без прикрас, красива.

На его взгляд, многие женщины были прекрасны, но сзади, а не спереди, когда удавалось рассмотреть их лицо. Дело было даже не в изящной пропорциональности черт, поскольку небольшие огрехи в них, с точки зрения следопыта, исправлялись неким внутренним сиянием, какой-то подсознательной уверенностью женщины в своей красоте. Нет, следопыт любил правильные линии лиц, но еще больше ценил в них одухотворенность и то, что он называл природной мудростью в человеке — если вдруг находил такие редкие вещи в глазах очередной симпатичной особы. Большей частью, как он знал еще с юности, да что там, с отрочества, физическая красота женщин и вообще людей не всегда сопровождалась достойными человеческими качествами. Необязательно кто-то бывал плох. Слишком часто он или она просто оказывались пустыми, а свято место пусто не бывает.

Но искательница приключений видом со всех своих сторон могла обворожить кого угодно. Что скромничать под небом в руках набиравшего силу осеннего ветра: не предпринимая никаких усилий со своей стороны, она бросалась в глаза каждому встречному, околдовывала юношей и мужчин тонкостью и обманчивой хрупкостью своего тела, уверенными движениями и чудесными длинными пальцами на руках, а особенно — ныне горящими, как был уверен следопыт, заносчивыми глазами, на дне которых только редкий знаток читал, что не одной самоуверенностью жива их обладательница.

Словом, Лихт принадлежала кругу дев, положивших руку на калитку дома и уснувших в том месте, где тропинка вливалась в улицу: она сонливо опустилась на колени, затем упала набок.

Злым порывом ветра следопыта сдуло с крыши, распластался по ночи его черный плащ. Из четырех мест, свища смертью, вылетели четыре стрелы, пронеслись хищными птицами там, где мгновение назад была широкая грудь в кожаном доспехе, и сухо вгрызлись в стену дома. С силой обвалившей, раскрошившей, расщепившей ее, затем все строение обрушившей так, что невесть каким образом крыша уцелела при ударе, продержалась две секунды в воздухе на честном слове и накрыла собой прах, подняв с земли густую пыль.

Когда пыль улеглась, лишь в порту носом в бурю отплывал корабль.

Глава шестая

Лежалось удобно, хотя кто-то нещадно тряс ее за плечо, когда она хотела во что бы то ни стало досмотреть сон. Она помнила краем сознания, что строила другие планы на эту ночь, но была благодарна такому повороту событий, при котором могла хоть еще ненадолго снять с себя ответственность за происходящее и продолжить плыть по течению. Ее хлопнули по щеке, чего она не прощала в бодрствующем состоянии, но она только огрызнулась, не открыв глаз, и возмутитель покоя убрался восвояси.

Покалывало чуть ниже костяшек пальцев в коже ладони. Уши ловили плеск, который мог быть только плеском волн, к тому же с каждой минутой набиравших силу, что не могло не заинтересовать ее, потомка некогда бороздивших эти волны во все стороны света людей. Но под теплым одеялом она желала вернуться к насущным делам лишь после заслуженного ею отдыха. Поэтому, когда где-то недалеко и чуть ближе к потолку скрипнула дверь, она только натянула достаточно длинное для того одеяло себе на голову.

Перенеслась в то место, где впервые полновесно заняла сторону по своим понятиям несправедливости, да еще сделала это так, что поспособствовала дальнейшему развитию отвратительных событий того утра. Поняла, что это благодаря ей все это обрело ту изуверскую жестокость, и что не будь ее там в тот день, тысячи человек вздохнули бы спокойно, отпустив с чувством одно-два крепких проклятия в воздух.

Правда, верно было и то, что облегчение их продлилось бы недолго, и на замену ему пришли бы еще более бесчеловечные времена — это она знала так же хорошо по своему собственному опыту. Потому что после смерти таких людей, если достаточно сильный человек сразу не захватывал опустевший престол, то простой народ обыкновенно страдал еще больше, будучи втянут в междоусобную войну тут же возникнувших претендентов на власть.

Но, как бы там ни было, сейчас она видела мужчину в богатой одежде и с кухонным ножом в спине, под левой лопаткой: от удара этим ножом он упал на четвереньки и закашлял кровью. В шаге от него трое здоровенных детин принялись самозабвенно рубить женщину-простолюдинку боевыми топорами.