Искательница приключений

Может, южная империя увидела в назревавшей войне возможность обзавестись влиянием на севере, оказав помощь краю, в котором готовился переворот? Это не так невероятно, как может показаться, ибо люди единственного в то время императора тогда шныряли по всему материку, знали все обо всем, и самые важные события незамедлительно доставляли узкому кругу наиболее приближенных к нему людей. Мы, однажды явившиеся ко двору в поисках подходящего нам по цене мага земли (слуги императора помогли найти такого), показали себя достаточно цивилизованным народом, чтобы, по крайней мере, наблюдать за нами. Цивилизованным и в будущем богатом горнорудным сырьем вдобавок к древесине.

Допустим, несколько лазутчиков поселились в княжестве. Допустим, эти мужи донесли приближенным императора, что народ наш готовился свергнуть своего князя и усадить на его место честолюбивого меня. Случись это, империи оставалось всего-то встать на мою сторону, поддержать меня в трудный момент, и до конца жизни я правил бы в тени императора. Да, достаточно самостоятельно из-за удаленности от столицы; да, в большой мере свободно из-за неосуществимости полноценного контроля над собой по причине сложного сообщения между нами ввиду отсутствия хоть каких-нибудь общих границ, однако все же вассалом великого королевства.

Рассчитав, когда война между домом моим и домом князя разразится, император мог прислать под мое начало войско и таким образом закончить все в мою пользу. Принимая же во внимание, как оно пошло на самом деле, южной империи все равно было предпочтительнее потворствовать мне, нежели помогать братьям-князьям и княгине. Потому что я стал бы самозванцем на троне и нуждался бы в покровительстве кого-то из сильных мира сего, чтобы сохранить престол за собой — когда права братьев-князей и княгини править на северных просторах никто бы не подумал оспаривать. Я знал, что император нашел меня достаточно умным, чтобы я принял его заступничество, его покровительство и в дальнейшем зависел от его воли.

Но нет, южная империя не испытывала интереса к северным пустошам. Она продолжала воевать на западе и востоке своих границ, неуклонно расширяясь в те стороны света, ибо там ее привлекали более плодородные регионы, чем наше слабо возделанное, по ее мерке, захолустье с намеком на металлоносные руды.

Тогда кто вызвался поддержать нас? Кто предложил нам нечто вероломное, несправедливое, каким оно обернулось для всех жителей приморского княжества, включая меня и других родовитых господ? Да, не всегда страдает только простонародье, хотя, конечно, чаще всего расплачивается за разногласия хозяев по поводу власти именно оно. В нашем случае кровавую дань поднесли все слои населения.

А кто-то и душу свою отдал как условие принятия с той стороны помощи.

Обман и несправедливость с нынешнего момента мы принимаем в качестве движущих моим рассказом сил. Поэтому вам не следует удивляться тому, что брошенный между двумя воинствами гнить труп моего бывшего князя поднялся с земли с выклеванными стервятниками глазами, распространяя зловоние. Он побрел в лагерь ополченцев, шатался и рыскал на ходу, переполошил тьму народа, затем голосом черного мага предложил не мне, а простолюдинам сделку, от выгодной стороны которой они не смогли отказаться. А я подчинился желанию деревенщин и отчего-то поверил человеку в черной рясе, что, когда перестану быть нужным, то смогу убить себя. Иначе я бы не согласился на такое.

Никто не видел сотворенного надо мной через труп князя с остатками глаз под когда-то красивыми бровями нечистого ритуала, помимо меня и его самого, человека в черной рясе, кто осквернил мою плоть, поставил мою душу на служение тьме. Я не посвящу вас в таинства магии, к которой вы, вижу, питаете интерес, ибо, чем меньше людей владеют ею, тем лучше для всех живущих, разумных и нет. Вам достаточно знать, что один простолюдин добровольно принес себя в жертву, и на его крови чужак, вселивший дух свой в мертвое тело князя, руками же князя сплел нити черных, как проклятая бездна, заклинаний; он необратимо изменил мой организм. Я открыл глаза, изнывая от жажды, от голода, чувствуя, как бесновато пляшущая в моем теле боль постепенно уходит, а он предупредил меня против прямых лучей солнца, сказал, что они, если коснутся моей кожи, расплетут узы тьмы, что воссоздали меня.

Я откинул полог палатки и вышел в глубокую ночь. Труп князя прокрался за мной. Он обвел снизу доверху мое тело пустыми глазницами, убедился, что хорошо поработал. Расплылся в самой отвратительной улыбке, какую я когда-либо видел. Больше всего мне запомнилась в ней даже не гордость за свое искусство, а истинная гордыня, помноженная на его внутреннее ощущение собственного превосходства над любым живым существом на нашем материке. Так мог улыбаться разве что только кто-либо из тиранов южной империи, в своей развращенности уверовавший в собственное богоподобие и создавший достойную замену себе на старости лет.