Искажение

Сейчас, когда я пишу эти слова, сынок, этого могущественного доктора с высоким блестящим лбом, орлиным носом и в золотых очках уже много лет нет в живых. Через год после смерти Шенкера покончила с собой его жена Мария, тоже врач-психиатр, не выдержав одиночества. Так осиротел старейший ЦРЛ и его пациенты, но память о его создателях надолго останется в сердцах тех, кому они несли помощь.

Наверняка ты думаешь, мой дорогой, – что я хочу тебе этим сказать?

Лишь завесы, которые мы ставим перед собой, отделяют нас от небытия, позволяя нам совершать свой путь в этом мире. Нас каждый день занимают маленькие победы и маленькие поражения, которые становятся уделом всех. Мы боимся тех мерзких моментов, когда завеса падает, и недолюбливаем тех, кто воет от ужаса, познав правду. Мы стараемся не обращать на них внимания или избегать их.

Там, где я теперь оказался, мы стоим лицом к лицу с чудовищем. Думаю, многие из нас не вынесут его вида. Осознание приближающегося конца лишит их разума столь же успешно, как и физические аномалии. А если я продержусь чуть дольше, сынок, то лишь благодаря черноте, которую ношу в себе с детства и с которой научился бороться. Те, кто силен и с оптимизмом смотрит в будущее, сгниют изнутри первыми.

Я жду вызова от майора Вилмотса, чувствуя, как слипаются от усталости глаза. Лейтенант Остин сразу же после аварии «окулюса», как он ее образно назвал, любезно сообщил, что меня допросят. Однако намерения нашей разведки перечеркнул инцидент с участием группы повстанцев.

Видимо, они наблюдают за базой, поскольку через четверть часа после удара «светлячка», когда аэростат еще догорал, а техникам Янга не удалось восстановить электропитание, на подъездной дороге остановились два пикапа. Несколько мужчин пытались разглядеть в бинокли, что произошло на базе Дисторсия, и, возможно, дать сигнал к атаке. Часовые открыли огонь. Партизаны ответили несколькими очередями и применили гранатомет. Когда «Кавказ» освободил проход и в воротах появился первый «скорпион», освещая окрестности мощным прожектором, боевики испарились.

Почти до полуночи мы утопали в темноте, а часовые проглядели все глаза в ноктовизоры. Час назад освещение удалось починить, но я, в отличие от остального взвода, не лег спать. Я жду перед палаткой людей Вилмотса и, похоже, испытываю нечто вроде облегчения, когда они наконец появляются.

Лейтенант Мерстрем взял с собой спецназовца. Мы зовем его Толстяк, потому что у него большая толстая рожа, может, даже больше, чем у Бенеша. Не знаю, ожидал ли лейтенант сопротивления, а может, думал, что я брошусь бежать. Если так – сомневаюсь, что Толстяк бы меня догнал.

Пока мы пересекаем плац, в голове крутится всякая чушь.

Мы входим в лабораторию, где устроила себе офис военная разведка. Лейтенант ведет меня в комнату в конце коридора. Там сидят Ральф Вилмотс и Майя Будни, вооруженная бронированным ноутбуком марки «Джей Джей Харди». Мерстрем вскоре выходит, закрыв за собой окованную железом дверь.

Я пытаюсь доложиться по уставу, но Вилмотс жестом показывает на стул возле металлического стола. Я сажусь напротив него, слева от лейтенанта Будни. Бледный от усталости майор потирает темный подбородок, словно размышляя над первым вопросом.

– Нравится тебе в пустыне, сынок? – неожиданно говорит он.

– Не очень, господин майор. Как и большинству подразделения.

– Значит, ты считаешь, что Дисторсия – это ворота в ад?

– Думаю, это опасное место. – Теперь я уже точно знаю, что он читал мои письма к сыну, и внутри меня все закипает.

Офицер внимательно разглядывает собственные пальцы.

– Во время встречи в медсанчасти я дал тебе визитку. Почему ты не позвонил?

– Не хотел вам мешать, господин майор.

– Ты мне не доверяешь? – неприятно улыбается он.

– Этого я не говорил.