Искаженная демократия. Мнение, истина и народ

Конечно, неудовлетворенность демократией сама является частью истории демократии, в демократических обществах она постоянно воспроизводится, а право на свободу слова и свободу собраний, имеющееся у граждан, позволяет искренне и публично высказывать эту неудовлетворенность. Демосфен говорил, что Афины – это город, позволяющий своим гражданам ставить конституцию Спарты выше афинской, Николло Макиавелли возражал критикам народного правления, указывая на то, что «о нем всякий может злословить свободно», а Александр Майклджон во время холодной войны заявил, что в США следует позволить критикам-коммунистам свободно высказываться, поскольку «бояться идей, любой идеи, – значит быть не готовым к самоуправлению»[2]. Терпимость и свобода слова позволили афинской демократии развиваться вместе с ее «врагами», олигархами, и это доказало либеральный характер афинского общества, которое не отказывало ни своим противникам, ни иностранцам в свободе выражения, поэтому у Еврипида Федра желает, чтобы ее дети жили там «свободные и гордые»[3]. Что касается современных демократий, где свободы защищаются биллями о правах и писаными конституциями, на процесс их стабилизации в последние два с половиной века важное влияние оказывали противники демократии, которые временами даже приостанавливали его. Однако с завершением холодной войны эта форма правления смогла завоевать всемирное признание. Сегодня у демократии нет легитимного конкурента; трудно представить какой-то другой тип правления, который бы относился к гражданской и политической свободе с большим уважением.

Однако планетарное одиночество демократии не делает ее неуязвимой. Недавно теоретики политики стали указывать на возникновение двух сопутствующих друг другу феноменов, выступающих поводом для беспокойства: с одной стороны, это приватизация и концентрация власти в сфере формирования политического мнения, а с другой – рост демагогических и поляризованных форм консенсуса, которые раскалывают политическую арену на узкопартийные, враждебные друг другу группы. И это не какие-то случайные характеристики, а признаки преобразования публичной сферы в массовых демократиях, вызванные столь разными явлениями, как упадок легитимности политических партий, выступающих инструментами представительства, и эскалация экономического неравенства. Оба феномена оказывают прямое воздействие на распределение «права голоса» и влияния в политике.

В середине XIX века Джон Стюарт Милль предположил, что газеты смогут воссоздать в больших обществах ту форму непосредственности и близости, которая была присуща общению в античных республиках, когда граждане собирались вместе на законодательном собрании, напрямую взаимодействуя друг с другом на агоре или форуме. По мысли Милля, современными средствами коммуникации будет построен нематериальный форум мнений, посредством которого общественно значимые вопросы будут выноситься на публичную арену, а политики и институты будут подчинены суждению публики, состоящей из писателей и читателей[4]. Плюрализм средств информации в таком случае отражал бы плюрализм идей и интересов, и оба они в равной мере выступали бы важными ограничениями, мешающими развитию новой тиранической формы власти, складывающейся как раз из общественного мнения. Через сто лет после Милля Юрген Хабермас также заявил, что публичный форум существенен для демократии при условии, что он остается публичным, плюралистическим и независимым от всевозможных частных интересов. Еще в 1962 году Хабермас прозорливо описал аккламацию как стиль, который способен исказить публичную сферу в массовой демократии[5].