Искаженная спираль

ниндзюцу: теневое клонирование; оружие из чакры; уникальная разработка управляемого шуншина; владение уникально измененным хидендзюцу Удзумаки: Несокрушимые Запечатывающие Цепи, необнаружимые ни сенсором, ни взглядом; техника полета, неизвестной стихийной природы, без внешних проявлений.

Катон: предположительно S-ранг, установлено владеет площадной техникой массового поражения S-ранга.

особенность боя: неизвестны. Есть предположение, что неоправданно жесток и предает мучительной смерти в огне не повернувшихся к нему спиной.

примечания: проник в скрытую деревню, без боя уничтожил каге и джинчурики. Техники маскировки не установлены, убийства в чакре не отслеживались и тревоги не поднимали. Предположительно кеккайдзюцу и фуиндзюцу индивидуальной разработки.

Награды: Ивагакуре 230 000 000 рьё за живого или мертвого. Кумогакуре 220 000 000 за живого или мертвого. Частный заказ из Хи но Куни 2 рьё за живого.

Подумал я, не предать ли мне «мучительной смерти в огне» составителей книги, но решил, пусть живут. Забавные они.

Ну и засел за расчеты, вычерчивания и создание ультимативного энтропийного тыкала с режимом самоуничтожения. Управился к началу учебного года, с трудом и матом, но управился. Да и Эйку размножал, вот как — то собственничество во мне взыграло. И размножил.

Завершил я свои мирские, значит, дела, подумал и решил, а пойду — ка я в долину завершения. Четко, пафосно и народа лишнего не бывает. Барьеры поставлю, но мало ли, рванет что непотребно. А там скалы вокруг, да и вообще.

Ирокез себе сделал, вида чуть менее поганого чем официально — церемонный, но все же отвратный. Ну и смысла преисполнен глубинного был сей ирокез. Кимоно накинул, таби начулочил, гета насандалил. Веер взял и поперся, пафосный и печальный, на последний бой.

И тут, мою пафосность и печальность, хамски обломали. Иду я, значит, к воротам Конохи, веером морду лица обдуваю, гетами булыжники попираю. А меня догоняют два рыла, да и идут со мной. Ну остановился я и выдал:

— Почтенные, рад вас видеть, но эскорта я сегодня не заказывал. — откомментировал я присутствие заплечиков.

— Хизуми — кун, мы лишними не будем, — прошипел Орыч.

— Да и латать дурачьё всякое, мне не в первый раз, — припечатала Цу.

— Это… почтенные, поможете с чем и латать что? — несколько напрягся я.

— Пружинка — кун, ты бегаешь с месяц по Конохе, с видом, что прощаешься, — огорошила меня Цу. — Ну, тем кто смотрит — заметно. Ну и сейчас, идешь к воротам с такой, — тетушка — сестрица показала с «какой», и мне аж поплохело, от пафосности и мудрости препоганой, на роже обозначенной.

— Почтенные, — встряхнувшись и состроив фирменную морду, провозгласил я, — не знаю, что уж вы в моей роже углядели, — собеседники уже с сомнением оглядывали мое фирменное рыло, — но я, вот сейчас, изволю на природный источник шествовать. Тётушка — сестрица, — плотоядно поводил я рылом, — ну, составь компанию, если хочешь. Оро — кун…

Орыч, после моих слов, обращенных к краснеющей Цунаде, притворился садовым шлангом и стратегически отползал вдаль.

— Ну как хочешь! — ехидно напутствовал я удаляющегося змеефила. — Ну а ты, Ц — у–у-тян, потрешь братцу спинку? — глумился я.

Ну и ушел хизушином, а то что — то рука у Цу с нехорошей скоростью и не в хизумиугодном направлении двигалась.

Ишь, примазаться хотят к моему великому героическому деянию. А вообще да, пафос надо в завершающий момент, над телом поверженного врубать. А не окружающим на нервы действовать, я еще думал, что в меня Эйка ночью так цеплялась.

Ну а надумав эти мудрые, самокритичные, да и преисполненные глубокого внутреннего смысла (почти, как мой поганый ирокез) мысли, срулил я к долине.

Да и стал барьерами все огораживать, круги формировать и вообще, развел здоровую подготовительную деятельность. Гедо Мазо призвал, в режим мудрилы вошел. Ну и стал печать разглядывать.

В процессе разглядывания Мазина мне голосом противным, неприличное нудно предлагала, как магнитофон испорченный. Власть над чакрой и миром, врагов повержение и прочую дичь, неприличную.