— Как забурел? — не понял Суров.
— В прямом смысле. Портреты рисует.
Суров непонимающе смотрел на Милова. А тот довольно лыбился, наслаждаясь его замешательством.
— Так тут фишка в том, чьи портреты, — объяснил, наконец, он.
— То есть…
— Да, да, да. Причём преимущественно жён и любовниц. Очень у него внутренняя страстность во внешнем облике получается. Даже если у оригинала её и в помине нет.
Суров погрустнел. Ему очень нравились поэтические пейзажи Ратова.
— А природу по-прежнему рисует?
— Да когда ему, — махнул рукой Милов, — у него очередь из заказчиков на три года вперёд. Самый модный портретист в Москве нынче.
Ночью, ворочаясь на раскладушке и вслушиваясь в мощный храп хозяина квартиры, Суров долго не мог заснуть. За окном ритмично тормозили и затем, газуя, набирали ход автомобили — квартира Милова находилась как раз над светофором. Ленинский проспект жил напряжённой ночной жизнью…
— Спасибо за сигнал. Говорите, на какой платформе вышел? Так. Это по направлению к Москве?
Дождь всё никак не переставал.
Он, правда, не всё время шёл, но то и дело начинал моросить, чтобы минут через двадцать перестать, а потом через час — начаться снова.
И тяжёлые серые тучи всё висели и висели — без единого просвета…
Ветра, правда, не было, поэтому казалось, что немного потеплело.
Суров оглядел кафе, практически пустое в этот утренний час.
Когда-то давно он именно сидя здесь, через окно, впервые увидел Марину…
— Ну ты и выбрал место.
Задумавшись, Суров не заметил, как она вошла.
— Здравствуй, Марина.
— Привет, привет.
Она брезгливо хлопнула пару раз снятой перчаткой по стулу и только после этого села.
— Прямо помойка какая-то. Ты в своих пристрастиях не изменился.
Он жадно смотрел на неё. Изменилась ли она? Как всегда эффектно и модно одета, неуловимый запах отличных духов… Чуть постарела. Да, он прекрасно знал каждую лёгкую морщинку в углах её глаз и сейчас, несмотря на плотный макияж, заметил, что их прибавилось…
— Что ты уставился? Выискиваешь признаки старения? На себя посмотри — полностью сформировавшийся старик.
— Кофе будешь?
— Чтоб понос подхватить? Хватит того, что согласилась прийти в эту мусорницу, всю одежду стирать придётся.
Она с сомнением оглядела поверхность стола и, вновь махнув пару раз перчаткой, поставила перед собой элегантную сумочку.
— Кстати, Евгений, поздравляю тебя с премией. Насколько понимаю, пришлась она тебе очень кстати.
— Спасибо.
Суров паниковал. Не забывал он её никогда, но чтобы его чувство так и осталось настолько сильным, понял только сейчас. А он уже было надеялся, что всё осталось в прошлом…
— Кстати, чтобы уже дальше не плодить недоразумений, — она посмотрела на него с прищуром.
Этот прищур ему не понравился. Это у неё новое.
— Не знаю, знаешь ли ты, — продолжала она, — но мы с тобой разведены.
Суров догадывался об этом. И где-то, глубоко-глубоко, в душе — втайне от самого себя — не хотел верить.
— Без моего согласия?
— Согласие осужденного не требуется.
Он уловил в её реплике нотки оправдания. От этого стало ещё хуже.
— И тем не менее, — он посмотрел на неё, но тут же отвёл глаза, боясь, что во взгляде будет мольба, — если хочешь, мы можем…
Она резко подняла руку, словно отгораживаясь от его слов и, одновременно, пресекая их:
— Не надо, Суров, не надо мне никаких предложений.
— Неужели тебе нравится…
— Нравится, Суров, — она опять перебила его. — Нравится. У меня всё в жизни хорошо. Что мне должно не нравиться? Каждый сезон я в Милане покупаю новые вещи. В Вене я всегда приглашена на бал открытия сезона. В Майами у меня вилла. В Швейцарии — счёт в банке, и не один. Так что мне должно не нравиться?
Она говорила с напором, резко, как будто вбивая гвозди. Суров на каждом её предложении вздрагивал. Словно эти гвозди она вбивала в него.
— Деньги твои или твоего папы?
— Ой, не надо, Суров, я уже давно не папина дочка, у меня свой — и очень успешный — бизнес.
— Нефть, металлы, газ?
Голос его потускнел. Всё это было бессмысленно.
Она с вызовом дёрнула вверх подбородком:
— Да, Суров, нефть. И газ и металлы. И можешь мне тут не говорить про связь с людьми из Администрации. Потому что раскрой глаза, Суров. Глаза свои раскрой. Хочешь жрать — выполняй условия договора. Не хочешь выполнять условия договора — нефиг жаловаться, что нечего жрать. Всё просто.
— Какого договора-то? — вяло подал реплику Суров.
— Не прикидывайся! Всё прекрасно сам знаешь.
Она резко встала:
— Ладно, считай, попрощались. Ты когда уезжаешь?
Он остался сидеть:
— Завтра.
Она чуть помедлила, потом резко схватила со стола свою сумочку и запахнула полы пальто, которое расстегнула перед тем, как сесть к нему за столик:
— Прощай.
И повернувшись, ушла.
Суров не шевелился. И только когда она вышла на улицу, повернул голову к большому, во всю стену окну. К тому, в которое когда-то увидел её в первый в своей жизни раз…
Марина быстро перешла узкую улицу, села на водительское место в жёлтый «Ягуар», который секунду спустя, резко дёрнувшись с места, уехал.
Она ни разу не оглянулась.
— Благодарим вас, товарищ Милов.
— Это было важно?
— Для нас важна всякая информация.
— Скажите… — Милов замялся.