Исход

Ари стоял, прислонившись к полкам, на которых стояли книги еврейских, английских, французских, русских классиков. Он провел рукой по корешкам и, поборов нерешительность, резко обернулся к Бараку:

— Я в Иерусалиме видел Акиву.

Барак открыл было рот, но все же не дал вырваться наружу вопросу о здоровье брата.

— Не будем говорить о нем в моем доме, — ответил он тихо.

— Он сильно постарел. Ему уже немного осталось. Он умоляет тебя помириться хотя бы ради памяти отца.

— Перестань, Ари. Не хочу даже слушать об этом.

— Неужели пятнадцати лет мало?

Барак выпрямился во весь рост и посмотрел сыну в глаза:

— Он ссорит между собой евреев. Сейчас его люди настраивают против нас жителей Абу-Йеши. Пускай ему Бог простит, но я ему этого никогда не прощу.

— Отец, послушай…

— Спокойной ночи, Ари.

На следующее утро Китти распрощалась с семейством Бен Канаан, и Ари повез ее горной дорогой в Ган-Дафну. В Абу-Йеше он сделал короткую остановку, чтобы передать Тахе, что вернется через час.

Чем выше они поднимались в гору, тем больше Китти не терпелось увидеть Карен. Она тревожилась — как-то все получится в Ган-Дафне? Почему Иордана так вела себя с ней: из ревности или она ненавидит других только потому, что они другие? Еще Хариэт Зальцман предупреждала: вы здесь чужая. Китти старалась быть любезной с евреями, но, может быть, подсознательно отстранялась от них, и это было заметно. Уж какая есть, думала Китти, в той стране, откуда я приехала, людей оценивают по поступкам.

Пока они ехали по безлюдным горам, ей стало тоскливо и одиноко.

— Мне придется сразу уехать, — сказал Ари.

— Но вы будете заезжать?

— Время от времени. А вам хочется, чтобы я приезжал, Китти?

— Да.

— В таком случае постараюсь делать это почаще.

Они проехали последний поворот, и пред ними раскинулось плато Ган-Дафны. Доктор Либерман, оркестр села, учителя, дети с «Исхода» собрались вокруг статуи девушки в центре газона и устроили Китти теплую, сердечную встречу; от всех ее тревог не осталось и следа. Карен выбежала вперед, обняла Китти и вручила букет зимних роз. Китти оказалась в плотном кольце детей с «Исхода», но она все же заметила, как Ари развернул машину и уехал.

Когда возбуждение улеглось, доктор Либерман и Карен повели Китти по аллее, вдоль которой стояли чистенькие двух- и трехкомнатные коттеджи для администрации, и остановились перед белым домиком, который утопал в цветах.

Карен взбежала на крыльцо, распахнула дверь и, затаив дыхание, посмотрела вслед Китти, которая медленно вошла в дом. Комната, предназначенная служить гостиной и спальней, была обставлена просто, но не без изящества. На кушетке лежали занавески и покрывало из грубого местного полотна, везде стояли букеты цветов и висел транспарант, написанный детской рукой:

«Шалом, Китти!»

Карен подбежала к окну, отодвинула занавеску, и перед ними открылся чудесный вид на долину, лежавшую метров на шестьсот ниже Ган-Дафны. В домике был еще небольшой рабочий кабинет, маленькая кухня и ванная. Все выглядело чрезвычайно мило и трогательно.

— Ну, а теперь иди, — сказал доктор Либерман, ласково подталкивая Карен к двери. — Ты еще наговоришься с миссис Фремонт. Иди, иди.

— До свидания, Китти.

— До свидания, родная.

— Вам нравится? — спросил он.

— Спасибо, мне здесь будет очень удобно.

Либерман присел на край кушетки.

— Дети с «Исхода» трудились день и ночь, когда узнали, что вы будете работать в Ган-Дафне, — покрасили домик, сшили занавески, посадили цветы. Теперь в вашем палисаднике растут все цветы, какие только водятся здесь. Просто сладу с детьми не было. Уж очень они вас любят.

Китти была тронута до глубины души.

— Я этого ничем не заслужила.

— Дети чувствуют, кто им действительно друг. Может быть, пройдемся по Ган-Дафне?

— С удовольствием.

Китти оказалась почти на голову выше своего нового начальника. Они медленно пошли к административным зданиям. Доктор Либерман то держал руки за спиной, то хлопал себя по карманам в поисках спичек, чтобы прикурить.

— Я приехал из Германии в 1933 году. Мне с самого начала было ясно, что там назревает. Моя жена умерла сразу после переезда сюда. После ее смерти и до 1940 года я преподавал классическую филологию в Иерусалимском университете. Потом Хариэт Зальцман предложила мне основать здесь молодежное поселение. Это было как раз то, о чем я мечтал долгие годы. Покойный мухтар Абу-Йеши, очень великодушный человек, отдал нам это плато. Если бы все арабы и евреи жили между собой так же мирно! У вас нет спичек?

— К сожалению, не захватила.

— Ничего, я и так курю слишком много.

Они подошли к газону в центре села. Отсюда открывался вид на долину Хулы.

— Вон там, в долине, наши поля. Их нам дал мошав Яд-Эль.

Они остановились перед статуей.

— Это Дафна. Она была из Яд-Эля, воевала в Хагане и погибла. Ари Бен Канаан очень любил ее. Ее именем названо наше селение.

У Китти сжалось сердце будто от ревности. Пусть это только изваяние, а все-таки Дафна сильнее ее. Бронза изображала крестьянскую девушку, похожую на Иордану или тех девушек из селения, которые приходили вчера к Бен Канаанам.