Исход

Бараку Бен Канаану исполнилось восемьдесят пять лет. Он отошел от общественной жизни и радовался, что может спокойно заниматься своим хозяйством в Яд-Эле. Именно об этом он мечтал добрых полвека. Даже в глубокой старости он сохранил физическую силу, ясный ум и работал в поле от зари до зари. Его огромная борода почти вся побелела, лишь кое-где сохранились проблески рыжего пламени, но руки остались крепки как сталь. Годы после войны стали для него самыми счастливыми. Он смог наконец посвятить себя семье.

Безмятежное счастье, однако, омрачали мысли о детях, у которых Жизнь сложилась не очень счастливо. Иордана. не смогла забыть Давида. Ее снедала тоска. Она путешествовала по Франции, потом вернулась в Иерусалим, город Давида, и снова поступила работать в университет: в душе у нее по-прежнему была пустота. Ари сослал себя в Негев. Барак догадывался о причинах, но ему никак не удавалось подобрать ключ к сыну.

Вскоре после восемьдесят пятого дня рождения Барак почувствовал сильные боли в желудке. Он долго никому об этом не говорил: нельзя же в такие годы жить совсем без недомоганий. Но вскоре у него появился сильный кашель, а его-то уж никак нельзя было скрыть от Сары. Она настаивала, чтобы муж показался врачу, но Барак все отшучивался. Пришлось, правда, пообещать, что сходит как-нибудь, но ему всегда удавалось найти повод для отсрочки.

Как-то позвонил Бен Гурион и спросил, не хочет ли Барак приехать с Сарой в Хайфу на празднование третьей годовщины Независимости: им оставят место на почетной трибуне. Это, конечно, была большая честь для старика, и он пообещал приехать. Сара взяла с него твердое обещание, что он сходит в Хайфе к врачу и хорошенько обследуется. Они отправились в Хайфу дней на пять раньше, и Барак действительно лег в больницу. Он пробыл там до кануна Дня независимости.

— Что сказали врачи? — спросила Сара.

Барак рассмеялся:

— Плохое пищеварение и старость. Дали какие-то таблетки.

Но Сара хотела знать подробности.

— Да брось ты, — ответил он. — Мы ведь приехали праздновать Независимость.

В этот день народ валом валил в Хайфу — на собственных и на попутных машинах, на самолетах, поездами… Город кишел людьми. В номере гостиницы, где остановился Барак, не было отбоя от посетителей, хотевших пожать руку ветерану, имя которого стало легендой.

Вечером молодежь, пройдя перед утопающим в зелени зданием муниципалитета на Гар-Гакармель, открыла торжества красочным факельным шествием. После митинга на горе был устроен фейерверк.

Десятки тысяч людей толпились на улице Герцля. Гремела музыка, на каждом углу плясали хору. Барак с Сарой тоже вошли в круг и танцевали под восторженные крики молодежи. Затем они отправились в городок Политехнического института, чтобы как почетные гости принять участие в вечере, устроенном «Братством огня» — бойцы Пальмаха создали его еще в дни арабского террора. Был разложен гигантский костер, жарили барана на вертеле, варили кофе по-арабски, хором пели древние песни и библейские псалмы. «Братство огня» пело и плясало до рассвета.

Под утро Сара и Барак вернулись в гостиницу, чтобы немного отдохнуть, а гулянье продолжалось. Через несколько часов они проехали в открытой машине по широкому бульвару, на котором должен был состояться парад, и под гром аплодисментов заняли места на трибуне рядом с президентом страны.

Новый Израиль шествовал мимо Барака: йемениты — теперь уже гордые и смелые бойцы, рослые сабры, летчики из Южной Африки и Америки, солдаты, вернувшиеся на родину со всех концов земного шара. Проходили отборные части десантников в красных беретах, пограничники в зеленой форме. Грохотали танки, в небе ревели самолеты. Сердце Барака забилось, когда под взрыв аплодисментов бородатые подтянутые «Звери Негева» отдали честь отцу своего командира.

Два дня спустя Барак с Сарой стали собираться домой. Народ еще плясал на улицах. Не успели они переступить порог дома в Яд-Эле, как Барак начал сильно кашлять. Он в изнеможении опустился в кресло, а Сара помчалась за лекарством.

— Я же говорила: тебе нельзя так волноваться, — с укором сказала она, вернувшись. — Пора уже считаться с возрастом.

Барак схватил ее за руку, посадил к себе на колени. Сара прижалась головой к его плечу и вопросительно посмотрела ему в глаза. Он отвел взгляд.

— Ну, теперь торжества позади, — сказала она. — Выкладывай, что тебе сказали врачи.

— Тебя не обманешь, — ответил он.

— Я приму все спокойно, обещаю тебе.

— В таком случае вот что: мне пора, — сказал Барак. — В сущности, я и без них это знал.

Сара вскрикнула, но тут же прикусила тубу.

— Ты уж постарайся, вызови Ари и Иордану.

— Рак?

— Да.

— И сколько тебе осталось?

— Несколько месяцев. Но это будут чудесные месяцы.

Барак состарился за несколько недель: сильно похудел, сгорбился. Боли, которые на него навалились, были нестерпимы, но он мужественно переносил их, наотрез отказывался лечь в больницу.

Его кровать придвинули к окну, чтобы он мог смотреть на свои поля, на горы, что возвышались за ними. Ари застал отца, когда тот горестно обозревал место, где когда-то стояла Абу-Йеша.