Исход

Сотни других примерзли к стенам вагонов и не могли сдвинуться с места, не оставив клочьев своего мяса. Многие женщины выбрасывали по дороге детей из вагонов, надеясь, что крестьяне, глазевшие на поезда, подберут их. Трупы выгрузили и забросили в шесть новых вагонов, специально для этого прицепленных в хвосте. Дов, хоть и полуживой, был начеку. Он знал, что его ждет, и понимал, что теперь как никогда раньше ему понадобится проявить находчивость. Поезд опять тронулся. До Осенцима оставался час езды.

Освенцим, 1941–1942

Гесс непрерывно совершенствовал процесс уничтожения в Биркенау. Сначала он разработал систему обмана, благодаря чему жертвы сохраняли спокойствие до самого конца. Вокруг зданий, в которых размещались газовые камеры, посадили деревья, разбили газоны и цветники, прибили таблички с надписью на разных языках: «Зона санитарной очистки». Главный же обман состоял в том, что жертвам внушали, будто они должны пройти медосмотр и дезинфекцию, а там им выдадут новую одежду и отправят в рабочие лагеря.

Вокруг газовых камер были оборудованы чистенькие раздевалки с пронумерованными вешалками для одежды. Каждому приказывали запомнить свой номер. Затем их стригли наголо и велели снять очки, прежде чем зайти в «ду-шевую»..

Каждому выдавали нумерованный кусочек мыла, затем их вели нагими — по три тысячи человек сразу — по длинным коридорам, по бокам которых были десятки огромных дверей. Когда эти двери открывались, идущие «на дезинфекцию» могли видеть огромные душевые.

Большинство людей находились в таком подавленном состоянии, что ничего не успевали заподозрить и спокойно входили в «душевые». Только немногие успевали рассмотреть свой кусочек мыла и обнаружить, что это всего лишь камень. Кое-кто изредка замечал, что душевые отверстия на потолке фальшивые, а на полу нет стока для воды.

Бывало, в последнюю минуту возникала паника, но немцы хранили бдительность, они заталкивали строптивых в «душевые» кнутами и дубинками. Затем стальные двери плотно запирались на болты.

На каждую «душевую» уходило одна-две канистры «циклона Б»; минут через десять — пятнадцать все заканчивалось.

Затем приходили зондеркоманды, составленные из таких же заключенных, которые разгружали газовые камеры и перевозили трупы к печам. Перед загрузкой в печь с трупов снимали золотые кольца, вырывали золотые коронки. Все это отправлялось на переплавку, а затем в слитках — в Берлин. Черепа особо красивой формы эсэсовцы-охранники частенько брали после соответствующей обработки себе на память в качестве пресс-папье.

На семейные фотокарточки или письма, которые находились в карманах жертв, не обращали внимания. Эсэсовцы куда больше интересовались подкладкой одежды: там частенько прятали драгоценности. Случалось, что в куче одежды находили ребенку, припрятанного матерью. Его немедленно отправляли в очередной «душ».

Гесс хорошо относился к подчиненным. Если в Биркенау прибывал большой эшелон и работы оказывалось много — выдавал им дополнительные пайки и шнапс. Его система работала безотказно, и ничем его было не пронять. Он не волновался даже тогда, когда Эйхман отгрузил в адрес лагеря четверть миллиона венгерских евреев практически без предупреждения.

Гесс нажимал на ученых, собранных в лагере, требуя от них повышения производительности камер и печей и снижения себестоимости работ. Его проектировщики предложили сделать в камерах передвижные полы, которые пере-мещались гидравликой, как лифты, на другой этаж, где располагался крематорий. Другие проекты предусматривали увеличение производительности камер до сорока тысяч трупов в день.

Самым узким местом в Биркенау была обработка трупов. В первые месяцы работы лагеря их вывозили из камер прямо в поле, бросали в рвы и засыпали известью. Вонь, однако, была невыносимая. Тогда эсэсовцы заставили евреев из зондеркоманды выкопать трупы, сжечь их, а затем измельчить кости в порошок. Но при этом тоже стоял ужасный запах, и пришлось ускорить строительство специальных печей.

Поезд, в котором ехал Дов Ландау, миновал Освенцим и остановился на станции Биркенау.

Глава 25

Дов был полумертв от голода, весь окоченел, но долгие годы, проведенные в непрерывной смертельной опасности, до предела обострили его инстинкт. Даже в этом состоянии он был начеку и полон решимости уцелеть. Он понимал, что предстоящий час решит его судьбу.

Борта и двери товарных вагонов открылись; всем приехавшим на открытых платформах приказали спрыгнуть на землю. Жертвы заполнили длинный перрон, вдоль которого в ряд стояли штурмовики с собаками, рвущимися с поводков. Засвистели кнуты, и люди закричали от боли. Дубинки глухо ударяли по головам, послышались хлопки пистолетных выстрелов — это пристреливали тех, у кого не было сил передвигаться.

Людей построили в колонну по четыре и повели в сторону огромного станционного здания. Колонна приближалась к нему медленно, но без остановок.