Исход

— Ничего, я привыкла, в обморок не упаду.

Глушов слышит голос дочери и улавливает в нем тревогу и неуверенность; он тоже думает о Рогове и понимает, что намечается между дочерью и им. Глушову неприятно, что происходит это неожиданно, на виду у всех и как-то очень уж скоропалительно. Что ж, Рогов парень здоровый, видный, и тут обстановка сыграла свою роль. Вера, как всякая женщина, потянулась к силе, и сейчас, в такое тревожное, неуверенное время, — особенно. Глушов уверен, дочь не допустит никаких глупостей, восприятия его сейчас обострены болезнью, он сразу почувствовал перемену в дочери, начавшуюся с приходом в отряд Рогова, что ж, бороться с этим — все равно что плевать против ветра, но как у них, у молодых, будет все дальше? Он понимал, что будет им дальше нелегко, потому что жизнь — она жизнь, свое возьмет, а война тоже свое предъявит, и никуда от этого не денешься.

Глушов позвал Сигильдиева помочь ему выбраться из шалаша на волю.

— Петлин еще не возвращался, Камил? — спросил он, устраиваясь на своем привычном месте под дубом возле шалаша.

— Ждем, Михаил Савельевич, что-то нет. Почиван говорит, что слышал выстрел.

— Я тоже слышал. Стоит, может, сходить, посмотреть.

— Я могу, Михаил Савельевич, но это лес. Проклятый лес, я не могу отойти от шалаша десяти шагов, чтобы не заблудиться.

Глушов слабо улыбнулся.

— Однако, Камил, он, этот лес, пока нас прикрыл и спасает. Не будь неблагодарным.

— Э-э, я далеко ушел от тех времен, когда мои предки прыгали по деревьям. Я утратил с ними все связи, почему-то мне кажется, что лучше жить в городе и спать в чистой постели.

— Да, Камил, действительно, почему?

— Знаете, Михаил Савельевич, — говорит Сигильдиев с неожиданным воодушевлением, и глаза у него останавливаются, светлеют и смотрят в одну точку. — Знаете, Михаил Савельич, пусть я буду проклят, я его убью.

— Кого?

— Немца.

— Одного или всех? Если одного, то кого именно? — В груди становится легче, не так теснит, Глушов безбоязненно вдыхает воздух в самую глубину. Он понимает, Сигильдиеву это нелегко выговорить вслух, он приучает себя к мысли, что когда-нибудь ему нужно будет убить.

Глушов улыбается, желтая кожа на его скулах сильно натягивается:

— Вот уж не думал, Камил, что ты такой жалостливый, не в предков.

Закончив перевязывать Скворцова, подошел Почиван, присел рядом, выворачивая карманы и вытряхивая ка ладонь остаток махорки, с ним подошел Рогов и тоже сел рядом, жадно следя, как Почиван сворачивает цигарку и закуривает. Почиван недовольно на него покосился, — цигарка получилась жиденькая, и одному не накуриться.

— Черт носит этого Петлина, — сказал Почиван раздраженно, ни к кому не обращаясь. — А ты за него тут думай.

— Придет, не заблудится. Тут сто верст пройдешь, живой души не увидишь. А зверь осенью сытый, не тронет.

Глушов говорил, ни на кого не глядя, лежа на спине: он глядел в небо, закинув руки назад, положив их ладонями вверх одна на другую под затылок.

Почиван ничего не ответил, он был сердит, продукты совсем кончались, и все хотели есть. Когда он делит сухари, он видит, как все следят за его руками, а Глушов все молчит, хотя Почиван точно знает, что Глушову известно расположение хотя бы двух-трех заранее заложенных баз. Почиван злился, куда Глушов берег запасы? Что ж теперь, с голоду подыхать? К черту осторожность, в такое время беречь запас! Кто может поручиться, что любой из них завтра останется жить? Нет, Почиван не согласен с Глушовым. Да и потом, что за осторожность! Вот возьмет старик да и загнется со всей неожиданностью и не успеет никому ничего передать. К чему такое недоверие? Уж ему-то, Почивану, проработавшему с ним вместе двенадцать лет, мог бы верить.

Вера пошла к ручью стирать грязные бинты, и Глушов проводил ее взглядом; все его раздражало сегодня, ну что вот они, эти четверо, пришли и сидят, чего они ждут от него, сидят и ждут, ведь знают, что сделать все равно он ничего не может. Почиван третий или четвертый раз за последние два дня пытается навести разговор на базы, и Глушову пришлось резко оборвать его. Ему нельзя рисковать; место расположения баз знал не только он, а еще несколько человек, и что бы там ни случилось, они не затеряются. А выдавать расположение баз раньше времени он не мог, он знал, что Почиван сердит на него, но все равно не мог, не имел права.

Почиван с трудом сдерживался, он решил поговорить с Глушовым теперь уже совершенно серьезно, в последний раз, но не хотел начинать при Рогове, — все-таки чужой, и кто его знает, что там у него на уме, какой он. В это время прямо к шалашу и вышел Юрка Петлин в сопровождении трех солдат-красноармейцев.

Был уже совсем вечер, и хотя солнце еще не садилось, в лесу было сумеречно и совсем прохладно. Почиван протер глаза и медленно встал, затем Сигильдиев, затем Рогов, и только Глушов все так же сидел, вдавившись спиной в шалаш, он глядел на Юрку Петлина и молча ждал.

— Это свои, — сказал Юрка Петлин, подходя ближе. — Вы с ними поговорите, Михаил Савельевич, а то они мне еще не верят. Они у меня кабана отобрали, такой хороший кабан был…

— Какой кабан?