Исход

Девок звали Жанна и Эля — Антон прочел имена на хлопушке. На вид каждой и шестнадцати не дашь, но на самом деле они старше. Хозяин Антона, Зыков, хоть и представлял закон загородкой для скота и считал, что его он не касается, в некоторых вопросах был принципиален. Не работать с несовершеннолетними было одним из его принципов. Останавливали Зыкова причины не морального свойства. За баловство с малолетками прижимали крепко, не спасали друзья ни «там» — Зыков поднимал палец вверх, ни «там» — палец уходил вниз.

Отопление отключили до того, как ударили неожиданные для мая холода: режиссер попросил прихватить обогреватель. Пришлось заехать на радиорынок, и теперь серый «Индезит», формой схожий с американским небоскребом сороковых, мигал красной лампочкой, стоя на середине единственной комнаты, одна половина которой была отведена под съемочную площадку, вторая — под раздевалку.

Когда их знакомили, рыженькая, Жанна, улыбнулась Антону, придавая улыбкой характер игры тому, что будет происходить. Черненькая, Эля, ограничилась кивком, не оторвавшись от ядовитого журнала с фотографиями звезд и рекламой одежды.

Восьмилетняя Ксюшка, чтобы не мешать, прилипла к стене, сложив за спиной руки. Прижалась к холодному бетону, согретому тонкой полоской обоев, и смотрела снизу вверх на непонятную работу взрослого мира. Встретившись взглядом с Антоном, дочка приложила к губам палец и надула щеки — молчу.

В кино, сказал режиссер, без обогревателя обошлись бы. Софиты бы нагрели. Он работал в кино. Он хотел сказать: «Я настоящий режиссер. Я здесь случайно».

Мы все случайно. Все предпочли бы оказаться в другом месте, мог ответить Антон. Режиссер дал ему пластиковый стаканчик с кофе. Антон поблагодарил. Этим стаканчиком и ненужной хлопушкой режиссер старался переместить ситуацию на территорию искусства, что ослабило бы ее мерзость.

— Клевые сапоги, — сказала Эля рекламе в журнале, — семнадцать тысяч стоят. Дождусь сейла и куплю.

Подумав, добавила:

— Или сейчас купить?..

Пришел третий участник съемок, светловолосый парень с жидкой бороденкой, клочками измазавшей щеки, и потерянным наркоманским взглядом. Он, как и девчонки, как и Антон, работал на Зыкова, и Антон уже сталкивался с ним, но имя забыл. Парень суетился, потирая якобы замерзшие руки, жаловался на холод, опустив температуру на улице на три градуса и наврав про климатический рекорд. Он принадлежал к числу людей, считающих, что их значительность возрастет, если они будут врать.

Режиссер проверил камеру, дорогую цифровую DIA. Обращаясь с ней, он становился плавнее в движениях, и, казалось, переставал дышать. Дал команду готовиться.

Жанна высунула изо рта жвачку и залепила комочек, похожий на крохотный розовый мозг, за ухо. Эля отложила журнал раскрытыми страницами вниз, чтобы после дочитать, и стянула через голову кофту. Режиссер, желая разрядить обстановку, стал шутить, но никто его не поддержал. Идиот, подумал Антон, дал бы всем кокса, прошло бы как по маслу.

— Выйди, — бросил Ксюшке.

Дочь, надув губы, ушла на кухню, встала коленками на табурет у окна, оперлась локотками на подоконник и уставилась на улицу.

Покрытый линолеумом пол был холодным, и Жанна сняла носки, голубые, с белыми точками, в последнюю очередь. Она наклонилась вниз, и ее маленькие острые груди свесились к полу, образовав латинскую W.

Они надели белые блузки, короткие клетчатые юбки и стали выглядеть, как школьницы из японских мультфильмов. Жанна растянула на пальцах резинки, и соорудила на голове хвостики, торчавшие в разные стороны и вверх.

Идея была Зыкова. Видео рассылали клиентам по подписке. После съемки на девочку выстраивалась очередь в несколько недель, и прибавка в сто баксов к прайсу выглядела оправданной. Съемочный день стоил две тысячи, за месяц затраты окупались пятикратно. Как в наркобизнесе, смеялся Зыков, обнажая ряд неестественно ровных и белых зубов, делавших его пасть похожей на отполированную решетку ржавого «Мерседеса».

Наркотиков Зыков не касался, не из предубеждения, а потому, что войти в этот бизнес было трудно, работать в нем — опасно. Пока ему хватало двух десятков борделей и массажных салонов. Деньги он вкладывал в недвижимость.

Жанна и Эля, словами Зыкова, затыкали нишу педофилов. Запись пойдет подписавшимся по теме «Тин-порно». Эта ниша не была чужда самому Зыкову — шеф облизывал губы, стоило разговору коснуться предмета. Ему исполнилось шестьдесят, но он уже был рыхлым сутулым стариком с отвисшим животом и тяжелым дыханием. Второй подбородок свисал на грудь, как сдувшийся наполовину воздушный шар, а капиллярные сетки расчерчивали кожу лица, как текущие по ледяной пустыне кровавые реки. Он всегда улыбался, но холодные, выцветшие глаза отменяли улыбку, щупая мир скользкими и липкими прикосновениями: человеку, на которого смотрел Зыков, казалось, что его насилует осьминог.

Зыков представлялся продюсером.

Кошелев был его псом. Телохранителем, слугой — и псом.