Исход

— Нет, они всегда смыкаются по национальному признаку, или сотрудничают по деловому. Мы все знаем, что грузинская мафия очень тесно, на уровне семейственности связана с нынешним правительством Грузии, а китайцы…

— А логичным ли будет предположить — я просто продолжаю вашу мысль, — что правительства отдельных стран могут осуществлять свои интересы на территории России…

— …посредством мафии? — договорил за него политолог. — Это и происходит.

— Идем дальше! — прерывал его ведущий. — Как все мы знаем, подобные московскому покушению события произошли сегодня в двенадцати европейских странах. Есть в зале люди, считающие это простым совпадением?.. (Смех в зале.) Прекрасно! Напрашивается вывод о…

Он вопросительно, через дужку очков, посмотрел на политолога. Тот молчал. Улыбнулся, покачал головой, признав хитрость ведущего, но молчал. Пауза затянулась, в зале стали смеяться.

— Мы так можем далеко зайти, — сказал политолог.

— Мы же просто фантазируем! Давайте как в научно-фантастическом романе, а?

— Хорошо. Если бы мы были в романе, я говорил бы о конфликте элит.

— Или конфликте миров?

— Я предупреждал вас.

Арестованных заставляли передавать собственность и сотрудничать с властью, называя имена и схемы, схемы и имена. Их не кололи, не было ни времени, ни подготовки у следователей. И не приходилось. Раздававшиеся во дворе хлопки были лучшим аргументом.

Подписывавших меморандум на двух страницах отпускали. По приезде в Москву те, у кого не забрали еще документы, должны были сдать их и встать на учет. Естественно, они должны молчать о том, что произошло. Естественно, контакт в любой форме с любым из названных ими людей будет считаться нарушением лояльности. Вы и ваши родственники будут живы, только если проявите лояльность к помиловавшей вас власти. Плюс еще одно небольшое дело, которым нужно было заняться сразу по возвращении. Ваши попрут на улицы. Остановить их вы не сможете. Надо, чтобы поперли правильно.

— Стукачей сюда давай! — орал солдатик во дворе.

В квадрат, образованный воткнутыми в землю штырями с красными флажками и натянутой между ними проволокой, сажали отпущенных. Они садились по-турецки, с по-прежнему стянутыми за спиной руками, и старались не смотреть друг на друга. Не из-за стыда, а чтобы не видели их лиц, чтобы самим не знать, кто сдался.

Но все равно видели, узнавали друг друга и становились повязанными общим позором.

Во дворе продолжали стрелять приговоренных. От реки, через поле, полз туман цвета разведенного в воде молока, и люди казались до пояса погруженными в облако. От выстрелов шло эхо, короткое и сухое, будто кто-то в небе бил палкой в ответ на каждый выстрел.

В длинной палатке за буквой «П» завтракали члены инициативного комитета Союза Национального Единства. Они помогали консультациями.

Зыков, не без удовольствия вырядившийся по такому случаю в камуфляж и берцы, вышел во двор. До светло-зеленой будки туалета идти было через весь лагерь. Уроды, не могли ближе поставить, подумал он, и стал писать на траву, сделав пару шагов от входа. Мочился от выпитого за ночь кофе долго. Длинно, протяжно пукнул, сказал:

— Антон Кошелев.

Мобильный телефон набрал его пса.

— Привет, Антошка, — сказал Зыков, наблюдая, как иссякающая струя дробится в тумане на желтые капли, — я из Жилева. Все гуд. За два часа уничтожили враждебную элиту, мало того, сделали ее лояльной. Через час они домой вернутся и будут чурок своих под ногтем держать, как полицаи. От, сука!

Капля мочи попала на мысок ботинка.

— А завтра — вторая часть мармезонского балета. Ты готов?

За спиной Зыкова проехал к шоссе первый грузовик, груженный избитой и униженной новой национальной элитой.

Этим повезло. Они были випами, и с ними обошлись мягко.