– Я помню яркое солнце, невыносимую жару и белые палатки лагеря, – тихо говорит Артур. – Они были такими белыми на фоне серого мира, что мне казалось, будто они светятся. Ещё помню, как ходил вместе с мамой за водой. Интересно, маминого лица не помню. Как и папиного. Но как мама держала меня на руках, пока стояла в очереди к скважине, – очень хорошо помню. Помню нашу ржавую тележку с бочкой. У тележки были загибающиеся ручки, обмотанные белой верёвкой. А бочка – большая жестяная. Мама наполняла бочку водой из шланга, закрывала, и сажала меня сверху. Потом толкала перед собой тележку, и мы ехали к нашей палатке. Когда меня возила мама, папа был на стройке. Когда работала мама, меня с собой брал папа. Когда я подрос, меня стали оставлять с безногим стариком. Я очень хорошо помню его сухие корявые руки и низкий хриплый голос. Старик рассказывал мне сказки. Сейчас я думаю, что он был с ковчега. Умный, интересный и очень спокойный. Почему-то мне кажется, что он всегда улыбался. Удивительно: калека улыбался. А я не умею улыбаться.