Исход

Симон Рабинский, житомирский сапожник, его верная жена Рахиль и сыновья были пленниками черты оседлости. Между евреями и коренным населением почти отсутствовали контакты. Единственные постоянные посетители извне — сборщики налогов. Часто, но не регулярно из-за черты оседлости являлись толпы, жаждущие еврейской крови.

Изолированные от общества, евреи не питали преданности к матушке-Руси. Они говорили и писали не по-русски, а на идише — искаженном немецком. Молились же на древнем иврите. Одеждой евреи тоже выделялись среди окрестных жителей. Они носили черные шляпы и длинные черные кафтаны.

Симон Рабинский вел точно такой же образ жизни, как его отец и дед. Они были очень бедны, каждая потраченная копейка вызывала бесконечные споры. Однако, несмотря на несказанно трудную жизнь, Рабинские придерживались весьма строгих правил. Обман, воровство считались чем-то немыслимым.

Вся жизнь общины вращалась вокруг священных законов, синагоги и раввина, который был одновременно учителем, духовным пастырем, судьей и управляющим. Раввины в черте оседлости считались великими учеными. Их мудрость признавалась всеобъемлющей, а авторитет непререкаемым.

Внутри местечек действовало самоуправление, полностью подчиненное власти раввинов. Существовали свои суды, библейские и талмудические общества, приюты для сирот, общества, собиравшие приданое девушкам из бедных семей, общества, которые заботились о больных, стариках и инвалидах. Были духовные лица, специально занимавшиеся венчанием и составлением брачных контрактов. При каждой синагоге состоял избранный казначей и другие служители: чтецы псалмов, надзиратели за ритуальными банями… Не оставалось сферы жизни, которая бы не регулировалась общиной.

Бедные жертвовали для еще более бедных. Те — для совсем нищих. Благотворительность была одиннадцатой неписаной заповедью. Сверх того, полагалось заботиться о книжниках и духовенстве, чтобы житейские заботы не мешали их занятиям.

Многие говорили, что сапожник Симон Рабинский не уступает в учености ни одному раввину. А в черте оседлости, где все были нищие, авторитет человека немало зависел от его учености. Симон был старостой своей синагоги, каждый год его избирали на другие почетные должности. Мечтал он об одном: дать своим детям образование.

Евреи сравнивали Талмуд с бескрайним морем, до противоположного берега которого добраться нельзя, хотя бы ты всю жизнь только и делал, что корпел над Талмудом. Братья Рабинские долго изучали этот огромный свод законов, говорящих решительно обо всем — от поведения в обществе до личной гигиены.

Помимо Талмуда, дети Симона усердно учили Пятикнижие, то есть пять святых для евреев книг Моисея, составляющих Тору. Они изучали Мишну, народные легенды, мудрые изречения и комментарии к Библии, содержащиеся в Мидраше. Они изучали каббалу, книгу тайного учения, а сверх того — молитвы, песни, обычаи. Они изучали Маймонида и Раши, великих ученых средневековья.

Хотя Рабинским жилось трудно, они не считали свое бытие безрадостным. Вечно бурлили споры, обсуждались если не какие-нибудь чрезвычайные происшествия, то предстоящие или уже состоявшиеся свадьбы, или бармицвэ, роды, похороны… Но главным праздником всегда оставалась суббота.

Один раз в неделю Симон Рабинский, как и всякий еврей, становился королем. Когда раздавался звук традиционного рожка, Симон прятал инструмент и начинал готовиться ко дню, посвященному Господу Богу. Как он любил звук этого рожка! Звук, который вот уже четыре тысячелетия призывает его народ к молитве и к бою. Симон отправлялся в баню, а Рахиль зажигала субботние свечи, произнося слова молитвы.

Затем он надевал свой субботний костюм — длинный черный шелковый кафтан и красивую шляпу, отороченную мехом. Взяв Иосю и Якова за руки, он гордо направлялся в синагогу.

К субботней трапезе они всегда приглашали какую-нибудь семью беднее их самих. При свете горящих свечей Симон благословлял хлеб и вино, благодаря Господа за все ниспосланное.

Затем Рахиль подавала фаршированную рыбу, куриный бульон с лапшой. После ужина он либо отправлялся навещать больных, либо принимал гостей у себя в мастерской, так как гостиной у него в доме, конечно, не было.

Всю субботу Симон Рабинский проводил в молитвах, благочестивых размышлениях и беседах со своими сыновьями, проверяя их знание религии и философии.

Когда солнце садилось, Симон с женой и детьми пели заключительную молитву: «Возрадуйся, Израиль… избави нас от бед».

Наутро он возвращался к мрачной действительности. В сыром подвале, служившем ему и жилищем и мастерской, Симон Рабинский сидел, согнувшись над своим верстаком, и при мерцающем свете свечи резал морщинистыми руками кожу. За работой он шептал те же молитвы, которые евреи твердили с времен изгнания в вавилонское рабство…

«Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя. Прильпни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего» 5.