Исход. Как миграция изменяет наш мир

Кому следует отдать этот «бесплатный завтрак»? Иными словами, кто вправе рассчитывать на прибыль, которую принесет прирост производительности, вызванный миграцией? В рыночной экономике рост производительности труда по умолчанию обогащает трудящихся: им платят в соответствии с их производительностью. Таким образом, в отсутствие политического вмешательства выгоды от миграции достанутся мигрантам. В то время как экономическая теория, связывающая доход с производительностью, не требует, а только предсказывает, она все же обладает определенной моральной силой. Люди в известной степени явно питают убеждение в том, что плоды трудов по большей части должны принадлежать трудящимся. Однако широкое распространение получил и принцип, требующий облагать доход налогами в пользу других людей, и потому мигранты не имеют исключительного права на всю прибыль от прироста производительности. Разумеется, на них, как и на коренное население принявшей их страны, будет распространяться действие ее налоговой системы, но в ее рамках иммигранты не имеют какого-либо особого статуса. Существуют ли этические основания для того, чтобы требовать от иммигрантов более существенного вклада, а если да, то в чью пользу?

Самая серьезная из подобных претензий выдвигалась от имени родных стран мигрантов. Профессор Джагдиш Бхагвати, чрезвычайно влиятельный экономист из Колумбийского университета, в свое время эмигрировавший из Индии, уже давно предлагает взимать с работающих мигрантов специальный дополнительный налог и передавать собранные таким образом средства в те страны, откуда прибыли эти мигранты. По крайней мере на первый взгляд это предложение очень привлекательно в этическом плане: мигранты получают колоссальный прирост доходов, резко повышающий их уровень жизни и потому дающий им возможность помочь своим намного более бедным согражданам, оставшимся в их родной стране. С утилитарно-универсалистской точки зрения такое перераспределение дохода чрезвычайно полезно: так как мигрантам живется существенно лучше, чем тем, кто остался дома, оно снижает общественную полезность мигрантов в намного меньшей степени, чем повышает общественную полезность получателей этих средств. Разумеется, в рамках этих утилитарно-универсалистских представлений с помощью такой же аргументации можно обосновать и крупный налог в пользу бедных обществ, взимаемый с коренного населения богатых стран.

Но если утилитарные этические рамки для вас не слишком убедительны, то обосновать специальный налог на мигрантов будет несколько сложнее. Такой налог можно рассматривать как компенсацию за образование, полученное мигрантами у себя на родине. Однако расходы на него невелики по сравнению с приростом производительности: не факт, что они оправдают достаточно высокий налог. Более того, мигранты могут небезосновательно возразить, что к миграции, оказавшейся необходимой для того, чтобы реализовать ту производительность труда, на которую они были способны, их вынудила элита, чрезвычайно дурно управлявшая обществом в их родной стране. Таким образом, элита, контролирующая общество, не вправе претендовать на средства, полученные в результате налогообложения эмигрантов.

Кроме того, мигрант может заявить, что он в достаточной мере заботится о своем родном обществе и посылает домой деньги, но в силу своего недоверия к элите адресует их своим родственникам. У нас нет недостатка в фактах, подтверждающих такое поведение: типичный мигрант пересылает в родную страну порядка 1000 долларов в год. Если мы заставим мигрантов платить существенные налоги властям их родных стран, то общая сумма этих переводов, скорее всего, снизится: налоги не только уменьшат доход мигрантов, но и дадут им повод для того, чтобы умерить свою щедрость по отношению к родственникам. Точно так же государственные социальные выплаты влекут за собой сокращение частной благотворительности^[73].

В то время как претензии родной страны мигрантов на часть прибыли от прироста производительности, обеспеченного миграцией, менее обоснованны, чем может показаться на первый взгляд, страна, принимающая мигрантов, имеет больше оснований для аналогичных претензий. В конце концов, за этим приростом производительности стоит более эффективная социальная модель.