Исход (Том 1)

Она проснулась в ранний предутренний час — замерзшая и встревоженная, внезапно испугавшись, что Джо мог схитрить, дождавшись, пока она уснет, чтобы пробраться обратно к тому дому и перерезать горло спящему мужчине. Руки Джо уже не обхватывали ее. Она чувствовала ответственность за этого мальчика, это чувство ответственности всегда возникало у нее при виде малышей, к которым этот мир был не слишком благосклонен, но если мальчик все же сделал, то, что задумал, она проучит паршивца. Лишить еще одного человека жизни, когда и так слишком много потеряно, — это уже непростительный грех. К тому же она больше не могла оставаться наедине с Джо — быть с ним вместе было все равно, что находиться в клетке с разъяренным львом. Как и лев, Джо не мог (или не хотел) говорить; он мог только рычать срывающимся мальчишеским голосом.

Надин, сев, увидела, что мальчик по-прежнему с ней. Просто во сне он немного откатился от нее, вот и все. Он спал, свернувшись как младенец, засунув палец в рот, а второй рукой сжимая рукоятку ножа.

Все еще в полусне она прошлась по траве, помоталась и вернулась к своему одеялу. Проснувшись позже, Надин не была вполне уверена, просыпалась ли она ночью или все это ей только приснилось.

Если мне что-то и снилось, подумал Ларри, должно быть, это были приятные сны. Но ни одного из них он не мог вспомнить. Он чувствовал себя прежним Ларри Андервудом, и он думал, что сегодня будет хороший день. Сегодня он увидит океан. Ларри свернул спальный мешок, привязал его к багажнику велосипеда, вернулся, чтобы забрать рюкзак… и замер.

Цементированная дорожка вела к ступеням веранды, с обеих сторон ее обступала высокая, сочно-зеленая трава. Справа, поближе к порогу, покрытая росой трава была примята. Когда роса высохнет, травинки выпрямятся, но пока она сохраняла отпечатки следов. Он был городским жителем (скорее Хантером Томпсоном[12], чем Джеймсом Фенимором Купером) и ничего не понимал в том, что имело отношение к лесу, но надо быть совсем слепым, подумал Ларри, чтобы не понять по следам, что здесь были двое: большой и маленький. Ночью они подошли к веранде и смотрели на него. Ларри бросило в жар. Эта таинственность не нравилась ему, но еще меньше ему понравились первые прикосновения вернувшегося страха.

Если они не объявятся вскоре, подумал он, я попытаюсь сам обнаружить их. Сама мысль, что он может сделать это, вернула ему уверенность в своих силах. Он схватил рюкзак и отправился в путь.

К полудню Ларри доехал до трансмагистрали № 1. Он подбросил вверх монетку, та упала орлом. Ларри свернул на 1-ю, ведущую на юг, оставив монетку безразлично сверкать в пыли. Джо нашел ее двадцать минут спустя и стал рассматривать так, будто это был магический кристалл. Мальчик засунул было монетку в рот, но Надин заставила его выплюнуть десятицентовик.

Через две мили вниз по шоссе Ларри впервые увидел океан — огромное голубое животное, ленивое и медлительное в этот день. Оно абсолютно отличалось от Тихого и Атлантического, обнимавшего Лонг-Айленд. Эта часть океана казалась благодушной, почти ручной. Вода была темно-синей, почти кобальтовой, она накатывалась на землю своей выпуклостью волна за волной, разбиваясь о скалы. Пена, густая и белая, взмывала в воздух, а затем опадала. Волны накатывались и отступали с ритмичным, монотонным гулом.

Ларри припарковал велосипед и пошел к океану, чувствуя необъяснимое волнение. Он был здесь, он все-таки добрался до места, где начинается океан. Здесь была восточная окраина страны. Конец земли.

Он пошел по болотистой лощине, хлюпая подошвами по коричневой жиже, выступающей вокруг кочек и зарослей осоки. В воздухе густо, благодатно пахло приливом. По мере его продвижения к линии прилива тонкая кожица земли сползала, обнажая гранитное ложе — эту окончательную истину штата Мэн. Вопя и стеная, над водой парили чайки, девственно-белые в пронзительно-синем небе. Никогда раньше Ларри не видел столько птиц в одном месте. Он подумал, что, несмотря на свою белизну, чайки все-таки хищники. Следующая мысль была почти непроизносимой, но она полностью оформилась в его голове, прежде чем он успел отогнать ее: «Разбой — не такая уж плохая вещь».

Ларри пошел дальше, теперь его подошвы то поскрипывали, то стучали по высохшим на солнце камням с вечно влажными от прибоя трещинами. В этих трещинах подрастали морские уточки-нырки, и то здесь, то там шрапнелью взрывались раковины, кидаемые чайками на камни в желании добыть мягкое, сочное мясо моллюсков.