— Что все это значит? — спросила подошедшая Джун. Она взяла Джину на руки, и они смотрели, как Ник аккуратно помещает надпись так, чтобы ее было видно с грунтовой дороги, переходящей в подъездную дорожку к дому матушки Абигайль. Он поглубже вбил палку в землю. Теперь только ураган мог снести табличку. Конечно, в этой части земли
Он написал записку и передал ее Джун.
«Среди вещей, которые Дик и Ральф должны привезти из Колумбуса, будет коротковолновый радиопередатчик. Кто-то должен постоянно ловить 14-й канал».
— О! — сказала Оливия. — Очень умно.
Ник важно похлопал себя по лбу, затем улыбнулся.
Обе женщины принялись развешивать белье. Джина вернулась к своим машинкам, прихрамывая на больную ногу. Ник пересек двор, поднялся по ступенькам крыльца и уселся рядом с дремлющей женщиной. Окидывая взглядом кукурузное поле, он стал думать о том, что же будет с ними дальше.
Они превратили его в лидера. Они сделали это, но он даже не понимал, почему случилось именно так. Невозможно получить приказ от глухонемого; все это напоминало неуместную шутку. Дик должен был стать их лидером. Его же собственное место было среди помощников — третий слева, без всяких знаков отличия, узнаваемый только собственной матерью. Но с того времени как они встретили Ральфа Брентнера, бесцельно едущего на машине по дорогам Америки, началось
Нет, я не принимаю этого. Я также не принимаю этого Бога, в данном случае. Пусть старуха носится со своим Богом. Бог так же необходим старушкам, как коробки с чаем фирмы «Липтон». Он же сам должен сконцентрироваться только на одной вещи, продвигаясь к цели шаг за шагом. Довести их до Боулдера, а там посмотрим, что будет дальше. Старуха сказала, что темный мужчина — реальный человек, не просто психологический символ, а он, Ник, также не хотел верить в это… но где-то в глубине сердца он верил этому. Сердцем он верил каждому ее слову, и это пугало его. Он не хотел быть их лидером.
Его плечо сжала рука. Ник вздрогнул от неожиданности, потом обернулся. Если старушка и спала, то теперь она окончательно проснулась. Матушка Абигайль улыбалась, глядя на него сверху вниз, сидя в своем кресле-качалке без ручек.
— Я вот сидела здесь и вспомнила Великую Депрессию, — сказала она. — Знаешь, когда-то мой отец владел всей этой землей, которая простирается на мили вокруг. Это правда. И я играла на гитаре и пела в зале Ассоциации фермеров в тысяча девятьсот втором году. Очень давно, Ник. Очень, очень давно.
Ник кивнул.
— Это были хорошие дни, Ник, — большая их часть. Но ничто не продолжается вечно. Только любовь к Богу. Мой отец умер, и землю поделили между его сыновьями и моим первым мужем, шестьдесят акров, не так уж и много. Знаешь, этот дом стоял на этой части шестидесяти акров. Четыре акра — все, что осталось. Теперь, мне кажется, я моту снова предъявил, права на все это, но все равно это будет уже не то.
Ник погладил ее костлявую руку, и она тяжело вздохнула.
— Братья не всегда ладили друг с другом; очень часто возникали раздоры по пустякам. Вспомни-ка Каина и Авеля! Каждый хотел быть главным, и никто не хотел просто работать в поле! Пришел 1931 год, банк потребовал возвращения кредитов. И тогда они все собрались вместе, но было уже слишком поздно. К 1945 году все, кроме моих шестидесяти акров, а это до сорока или пятидесяти, где теперь дом Гуделлов, было потеряно.
Она вытащила носовой платок из кармана платья и промокнула глаза, медленно и задумчиво.