И вот наступил день переселения Тиметэ в его новый дом на Западе Солнца. Пауни разослала родственникам приглашения. Набралось человек десять-двенадцать, не более. Первыми пришли Сарайат со своей сестрой Сатайат. Всплакнули, конечно, обнялись с Пауни. Когда все собрались, мужчины поставили гроб на повозку и поехали забирать тело у бальзамировщиков. Пауни дала окончательный расчет мастерам бальзамирования – и ей вынесли тело мужа. Тиметэ за семьдесят дней стал легким как птичка. Теперь вся надежда родственников была на то, чтобы его сердце на весах богини Муэт не перевесило бы ее пера.
Тиметэ положили в гроб. Прочли заклинание «Мутт го иоб», и вся процессия двинулась за город. Шли часа два. На подходе к Городу Мертвых встретили попутчика для Тиметэ – процессия человек на сорок сопровождала хлебопека Амрэ.
– Лучшие люди уходят, – запричитала Сарайат, – что твой Тиметэ, что Амрэ. Я так боюсь потерять Рахама!
– Перестань, Сарайат, – сказала ей в ответ Пауни. – Рахам совсем еще не стар. Поди, согревает тебя в холодные ночи?
– Согревает, – кивнула Сарайат, – и Сатайат на него не в обиде. Только вот знаки…
– Какие знаки? – спросила Пауни. – Ты о чем?
– Знаки беды, – пояснила Сарайат. – Третьего дня у меня без причины умерла любимая корова. А вчера в амбаре мне под ноги бросилась мышь, и я со страху дала ей пинка. Такая мерзость! У меня до сих пор мурашки по коже, как вспомню.
– Это и впрямь нехорошо, – сказала Пауни, взглянув на Сарайат. – Сходи-ка ты в Дом Пта, помолись там как следует, да не скупись на жертвы.
– Я, конечно, сказала, что корова моя умерла без причины, – продолжала между тем Сарайат, – но думаю, это соседка мне сделала. Как думаешь, Пауни: не насыпать ли мне песка из Города Мертвых ей под дверь?
– Что ты! – ответила Пауни. – А ну как это не она сделала? Тебе все вернется. Лучше иди к Пта.
Сарайат задумалась. Какое-то время они шли молча. Лишь скрип колес повозки да шорох шагов нарушали мертвую тишину одноименного города.
Наконец процессия вышла к началу довольно крутого и узкого спуска в долину. В скалах слева и справа по бокам от тропы открылись взору черные проемы гробниц – помещений, вход в которые лишь символически намечался. Каменные двери внутри этих комнат никогда не открывались. Настоящий вход располагался этажом ниже и был засыпан песком.
Гробницы ближе ко входу в ущелье были самыми дорогими: с колоннами, обильно украшенные резьбой. Чем ниже в долину, тем скромнее становились усыпальницы, хотя и среди них вдруг попадались довольно качественно отделанные. Такой оказалась и гробница дядюшки Ти.
– О! Пауни, какую великолепную гробницу ты устроила мужу! – сказала Сарайат, а Сатайат закивала головой.
Пауни лишь всхлипнула и принялась отирать краем плата набегавшие слезы.
– Здесь и мне лежать, – промолвила она, выдохнув. Сарайат и Сатайат обняли ее в ответ.
В этот момент подъехал жрец на колеснице, сверкавшей на солнце яркими красками, лаком и золотом. Он привез благовония, кадильницу, ящичек с инструментами для обряда отверзания уст и очей. Гроб Тиметэ поставили возле гробницы на «ноги»: форма гроба повторяла контуры тела покойного, и его деревянные ступни могли твердо стоять на любой ровной поверхности.
Началась самая важная часть погребения. В былые времена, когда ритуал отверзания уст еще не был открыт, священники, общаясь с покойными, узнали, что люди там «не все говорят и не многие ходят». Постепенно были найдены нужные заклинания и изготовлены инструменты. Это намного облегчило посмертную участь кеметян. Слава Птаху! Слава Тоту! Атуму – слава! Жрец воскурил благовония и запел: