Исключительно моя (СИ)

Начинаю судорожно расстегивать молнию платья на спине, но она, как назло, не поддается. Не знаю, что заклинило, молния или дрожащие руки, но мне всего пару шагов до истерики.

Никольский не выдерживает, разворачивает меня, дергает молнию. В этом порывистом движении ощущается не просто сила, скорее, грубое подчинение своей воле, и я замираю. Но замок не расстегивается до конца, и правда, заклинил.

— Твою мать!

Он дергает края ткани с такой силой, что она трещит и разрывается, а потом еще. Разорванное почти надвое платье опадает к ногам, Вадим снова поворачивает меня к себе.

— Раздевайся, — уже спокойнее, но в словах я четко слышу сигнал опасности.

Под его пристальным взглядом снимаю белье и опускаюсь на колени.

Жар приливает к лицу, дышать становится трудно.

Все еще дрожащими руками расстегиваю пуговицу на его брюках, тяну за молнию и спускаю штаны вместе с бельем. Беру в руку эрегированный член, когда он так успел возбудиться, когда рвал платье?

Вбираю головку в рот, он шумно втягивает воздух. Выдавая обратно негромкий выдох наслаждения.

Меня колотит, он это видит, но даже не пытается помочь или остановить. Насаживаюсь сильнее и начинаю двигать головой.

У Никольского вырывается стон, мимо воли, надрывно. Я продолжаю, он зарывается мне в волосы, сильнее прижимает к себе, еще несколько движений и он уже не сдерживается.

— Да, продолжай, — хрипит, не отрывая глаз от моих действий.

Его рука все крепче удерживает мою голову, почти не остается пространства для движения, он начинает двигаться навстречу, сначала незначительно, а затем жестче, еще жестче и еще.

Задыхаюсь, он заполняет мой рот и таранит, не оставляя возможности дышать. Чувствую, как подкатывается чувство тошноты.

Боже, нет!

Мне реально плохо, я пытаюсь его оттолкнуть, но он не дает.

И тогда из глаз брызгают слезы, скатываются по щекам густыми бороздами и капают на пол.

Никольский останавливается, выходит.

— Что случилось? — дышит тяжело, возбужден до предела.

— Я так не умею, — как же мерзко сейчас вот так стоять перед ним на коленях и реветь.

Он рывком поднимает меня на ноги.

— Что ты не умеешь? С таким дерзким языком, нужно и сосать виртуозно, Яна. Иначе нах*р он нужен? Или ты думала, мы только разговаривать с тобой будем, по душам?

Плачу, не могу остановиться, тошнота ушла, а на смену пришло чувство униженности. Он, не задумываясь, ударил по моей самооценке и поставил на место. А я что хотела? Играть с Никольским в игры небезопасно, он предупреждал.

Он поворачивает меня на сто восемьдесят градусов, ставит на диван, на колени. Одной рукой снимает остатки одежды, другой резко надавливает на спину, заставляя максимально прогнуться и так же резко вонзается.

Быстрые, жесткие толчки сначала просто ошеломляют, отдаются дикой пульсацией в животе, а потом обжигают безрассудным, отчаянным желанием.

Я не понимаю свою реакцию: мне неприятно, болезненное чувство унижения давит на мозг, но тело заводится от его действий.

Держусь из последних сил, не могу себе позволить показать ему, что поплыла. Но он нещадно трахает, дико возбужден и не скрывая, получает кайф.

И я срываюсь. Огненная пульсация внизу живота нарастает, трубит фанфарами, что подступает оргазм.

Мои громкие стоны, перерастают в крики, смешиваются с его. Необузданные мужские движения превращают меня в сгусток нервных окончаний, которые реагируют так остро, что мне становится страшно, кажется, сейчас отключусь от накрывших ощущений.

Выпадаю из реальности. Меня затягивает в воронку. Глубже, яростнее, с головой.

— Ааа, Вадииик!

Он кончает в меня, и я забиваюсь в конвульсиях от нахлынувшего экстаза.

Никольский отпускает мои бедра, я обмякаю и падаю на диван.

А потом он подбирает свои вещи и, под моим отрешенным взглядом, молча одевается и уходит. Слышу хлопок входной двери, поворот ключа, прикрываю глаза, и внутри наступает пустота.

Несколько минут я лежу без движения, затем собираю себя по кусочкам и плетусь в душ.

Под струями теплой воды, немного прихожу в себя. Подставляю голову под водный каскад и пытаюсь понять, что произошло.

Поведение Никольского, мягко скажем, не было приятным, так почему я испытала такие ощущения? Так не должно быть, он унизил меня со своим минетом. Или нет? Может, у мужчин это норма — брать свое, когда очень хочется? Вспоминаю его лицо во время минета. Он наказывал и кайфовал? Или он от меня кайфовал? Как его понять?

При воспоминании об этом действе, внизу живота начинают предательски трепыхаться бабочки. Черт! Я начинаю опасаться за свои пристрастия.

Быстро моюсь и выхожу. Нужно проанализировать на свежую голову, сейчас я под чарами Никольского, не могу мыслить трезво. Какого черта снова его хочу? Он уехал, все…

Снова наш вечер закончился скандалом. И сегодня точно в этом есть моя вина. Ну почему я не смолчала? Могла же просто объяснить, надавить на жалость. Да много чего могла. Я же вижу, что он запал. То, что вывела на эмоции — неплохо, но на сегодня хватило бы ресторана.