Исключительные

Последним клиентом в ее расписании на тот день была Дженис Клинг – немного забавное имя с учетом того, что Дженис не желала прекращать лечение, вообще никогда. Она приросла, как детеныш сумчатого животного, и ее привязанность была трогательна и беспокойна. Она стала посещать Жюль много лет назад, еще когда училась на юридическом факультете Нью-Йоркского университета и боялась сократического метода, погружаясь в молчание, когда ее вызывал грозный профессор. Теперь Дженис, которая поначалу мечтала о преподавательской работе, стала перегруженным и низкооплачиваемым юристом в экологической организации. Она много работала, пытаясь спасти мир от последствий отмены государственного регулирования, но в кабинете у Жюль опускалась на стул с поникшими плечами и безнадежным выражением лица.

– Не могу больше жить без интимных отношений, – сказала Дженис недавно. – Ходить на собрания, бороться с подлыми законами, какие придумывают республиканцы, а потом падать в койку одной и в полночь подъедать остатки тайской лапши. Даже, знаете, пользоваться вибратором в моей гулкой квартире, где нет возможности повесить что-нибудь на стены. Грустно в таких вещах признаваться? Особенно по поводу гулкого вибратора. Печально же звучит, понимаете?

– Конечно, нет, – ответила Жюль. – У вас на работе должны раздавать вибраторы, раз требуют столько, что времени на личную жизнь найти не можете.

– И даже если можете найти время, – тут же добавила она.

Они вместе посмеялись над образом перегруженных женщин-специалистов с вибраторами. В начале своей терапевтической практики Жюль утвердилась как «смешной» доктор. Некоторые терапевты похожи на заботливых мам, облаченных в халаты и всегда готовых усадить заболевшее дитя на колени. Другие сбивают с толку, держась подчеркнуто прохладно и бесстрастно. Жюль особо не покровительствовала, но и холодной никогда не была. Вместо этого была забавной, подбадривала, клиенты смеялись, смеялась и она сама, а попутно делалась вполне достойная работа.

Сегодня на приеме Дженис Клинг говорила на свою обычную тему, рассказывая про одиночество, и, может быть, из-за рождественской поры весь разговор пронизывало отчаяние. Дженис сказала, что не представляет себе, как люди держатся год за годом, ни с кем интимно не соприкасаясь.

– Как они это делают, Жюль? – спросила она. – Как мне с этим справиться? Надо пойти к… проститутке для близости.

Она сделала паузу, а потом взглянула с резкой ухмылкой.

– А может, я уже хожу, – заявила она, показывая. – К вам.

– Ну, если я проститутка для близости, – весело сказала Жюль, – то брать с вас надо гораздо, гораздо больше.

Обычно она брала немного. Когда в медицине ввели регулирование, все изменилось. Теперь большинство страховых компаний оплачивало лишь несколько сеансов, а остальные расходы клиенту предлагалось брать на себя. И, конечно, для многих терапию заменили лекарства. Встречаясь время от времени, Жюль и еще кое-кто из клинических социальных работников, с которыми она дружила, обсуждали, насколько ухудшилась обстановка в этом году по сравнению с прошлогодней. И все же они не бросали практики, держались за нее. Всем клиентам Жюль приходилось туго – и доктору, их лечившему, тоже, хоть они и не знали об этом.

И вот она пришла домой с очередного сеанса, отмеченного смехом и слезами. Они с Деннисом уже без малого десять лет жили в скромной новостройке на западной окраине города. На их улице стояли довоенные многоквартирные дома, строения из бурого песчаника и богадельня, где в солнечную погоду во дворике выстраивались в шеренгу старики, восседающие в инвалидных колясках с закрытыми глазами и повернутыми к свету розовыми и белыми головами. Но улицы здесь были чистыми и спокойными, через два квартала на Бродвее располагался неплохой супермаркет, квартира принадлежала им, и Жюль с Деннисом обосновались тут надолго. Сейчас, когда она открыла дверь, в прихожей разносились ароматы – похоже, Деннис готовил в пароварке курицу с китайской приправой из пяти специй. Жюль постояла, разглядывая накопившуюся за день почту – унылую кучку счетов и открыток. Рядом с этой свежей грудой уже целые сутки пролежал нераспечатанным на столике в прихожей квадратный конверт.

Рождественское письмо.