Исключительные

– Тысяча девятьсот семьдесят пятый. Разве эта цифра не выглядит чрезвычайно старой? Тысяча девятьсот семьдесят четвертый уже к ней подталкивал. А мне нравился семьдесят второй, вот он для меня в самый раз. На вопрос, какой сейчас год, по-моему, всегда надо отвечать: Тысяча девятьсот семьдесят второй. Джордж Макговерн, помнишь его? – он вздохнул. – Старину Джорджа?

– Помню ли я его? Я не совсем тупая, Итан.

– Просто он пришел и ушел. Мы его выдвинули, как идиоты, и нас еще и побили, а потом прошло время. Все на свете, – запальчиво произнес он, – будет все дальше и дальше отходить от того, что выглядит привычным для нас. Я где-то прочитал, что большинство по-настоящему сильных чувств, что ты когда-либо испытаешь, возникает примерно в нашем возрасте. А все, что придет потом, будет казаться все более и более разбавленным, приносить все больше и больше разочарования.

– Ну не говори так. Быть этого не может, – возразила Жюль. – Мы еще даже ничего не сделали. Вообще ничего.

– Знаю.

Оба притихли и загрустили, размышляя об этом.

– Но ты хотя бы начинаешь, – сказала Жюль. – Журнал Parade так считает.

– Я правда ничего не сделал, если говорить об опыте, – ответил он. – Жизненном опыте.

– Ага, опыте, как у Гудмена? – спросила Жюль, стараясь придать своему голосу пренебрежительный оттенок, как будто те чувства, которые они с Итаном испытывают в своей платонической дружбе, гораздо выше физических удовольствий, которые Гудмен регулярно получает от Кэти Киплинджер и дарит ей. Ее губы на его ухе. Ее ноги танцовщицы, раздвигающиеся, чтобы его пенис мог точно попасть в дырочку.

– Да-да, конечно, секс и прочее. Эмоциональные вещи, – сказал Гудмен. – Мрачные, мрачные нравы.

– Из всех моих знакомых тебя меньше всего можно назвать мрачным, – сказала Жюль.

Итан глубок, тревожен, но он как-то бодро приспосабливается к любой ситуации.

– А почему девушкам всегда нужен кто-нибудь мрачный и унылый? – спросил Итан. – Я вижу унылого человека в твоем будущем. Человека и впрямь несчастного.

– Неужели?

– Да. А я тем временем буду сидеть дома с пустым холодильником и своими мультяшками, оплакивая разгром демократов в семьдесят втором году. Пожалуйста, присылай мне открытки из внешнего мира, – попросил Итан. – Отправляй их по почте туда, где я проведу остаток своей одинокой жизни.

– И где же это будет?

– Ты просто посылай открытки по адресу: Итану Фигмену, Дуплистое Дерево номер шесть, Белкнап, Массачусетс, ноль один двести шестьдесят три.

– Красиво звучит, – ответила Жюль, живо представив себе, как Итан в своем дупле греет себе чай на огне, облаченный в стеганый атласный халат с малиновым отливом. В этом образе он превратился в некоего мохнатого лесного зверя из книги К. С. Льюиса, все же сохранив характерные черты лица Итана.

– А что, если дела не наладятся? – спросил Итан. – Об этом я и правда никогда не думал. В «Лесном духе» я всегда был таким, знаешь, странным на вид анимационным малым, веселым толстячком, крутящим косяки, а все остальные понимали, что дела мои, в общем, хреновые. Да я и сам это знал. Смотришь вечерние новости, сидишь с папашей перед телевизором, поедаешь бифарони. Но мы с тобой и все наши знакомые – мы были слишком юными, чтобы различать детали. Сонгми, вся эта фигня. Нас как бы потеряли из виду.

– Точно.

Жюль едва ли приходило в голову, что другие люди не потерялись из виду. Она не знала, каково это – попасть в настоящую драму. Делать что-то важное. Быть храбрым. Храбрость – до чего же невообразимая мысль.

– Не могу решить, хорошо это или плохо, – сказал он. – Определенно хорошо в той части, что мы остались в живых. Я не умер бессмысленной смертью в Ханое – наверняка же мог бы случайно выстрелить в себя из своего эм шестнадцать. С другой стороны, плохо, что мы лишились опыта. Понимаешь, о чем я? – спросил Итан, вдруг приподнявшись в темной берлоге. К его волосам прилипли пушинки от ковра, словно налет снега, упавшего туда, когда он на мгновенье высунул голову из Дуплистого Дерева номер шесть, чтобы посмотреть, какая погода на улице.

– Опыта? – переспросила Жюль.

– Ну да, его тоже, но и еще кое-чего, – сказал Итан. – Прозвучит претенциозно, но я хочу поменьше думать о себе.

Он сделал паузу и взглянул на нее, ожидая реакции.

– Не совсем тебя понимаю.

– Я хочу поменьше думать о том, чего мне хочется и что я упустил. Я хочу думать о других вещах – других людях вообще в других местах. Я так устал от всех этих ироничных шуточек, понятных только посвященным, от воспроизведения строчек из телешоу и книг. От всего… очерченного мира. Мне нужен безграничный мир.

– Безграничный мир, – повторила Жюль по той лишь причине, что именно такие вещи они говорили друг другу, считая это остроумным. Как раз такие разговоры Итану, как он уверяет, больше не нужны.

– Ты можешь это получить, – быстро сказала она. – Я уверена, что все это у тебя может быть.

– Это будет моей целью в новом году, – подхватил он. – А у тебя какая будет цель?

– Понятия не имею.