Исколотое тело (ЛП)

Доводы против Лоренса были настолько вескими, что Флеминг был этим все больше и больше недоволен. Чем больше он изучал их, тем более неопровержимыми они становились, и было понятно, что жюри определенно вынесет обвинительный приговор. Следы Лоуренса перемежались со следами Перитона на месте борьбы; клочок его пальто был найден на том же самом месте; банковские билеты, которые Мандулян передал Перитону в тот самый день, ​​были обнаружены в кармане Лоуренса; пять тысяч восемьсот других билетов с теми же сериями были внесены Лоуренсом на счет в его лондонском банке в понедельник утром; Лоуренс был задержан при попытке отправиться во Францию; один обрывок записки от Лоуренса, в которой содержалась договоренность о встрече в воскресенье вечером, был найден в коттедже Перитона, а другой – рядом со следами борьбы. Все это выглядело убедительно, и дело было закрыто. И все же Флеминг был обеспокоен. Все было слишком уж убедительным. Слишком уж быстро было закрыто дело. Все убийцы делают ошибки, это один из принципов или наблюдений, но немногие убийцы только и делают, что ошибаются. Они не допускают всевозможных глупейших промахов. А Лоуренс сделал просто все возможное – разве что не оставил подписанного и засвидетельствованного признания рядом с телом, – чтобы обеспечить свой арест и вынесение приговора. В целом это выглядело слишком уж убедительно. И оставался необъяснимый факт – тело было найдено выше по течению. Чем больше Флеминг обдумывал это, тем больше убеждался, что его теория была верна, и в ту роковую ночь имели место две отдельные встречи: первая – встреча Перитона и Лоуренса у Монашьей запруды, а позднее вторая – встреча Перитона и какого-то другого человека у коттеджа Перитона.

Конечно, существовала возможность того, что вторая встреча также имела место между Перитоном и Лоуренсом, когда последний, вполне оправившись от сокрушительного удара, последовал за Перитоном. Но это не объясняло того, почему он взял на себя труд вернуться к Монашьей запруде с тем ножом.

Неожиданно Флеминг понял, что в любом случае не может объяснить нахождение ножа у Монашьей запруды. Имелись явные следы крови на рукоятке, но при этом у Джона Лоуренса не было никаких признаков раны или даже царапины. Разумеется, не могло быть простым совпадением, что окровавленный нож был найден рядом с местом борьбы. Но как он мог быть в крови, если ничья кровь не была пролита? Конечно, была еще та царапина на лбу Холливелла. По его словам, он получил ее, пробираясь через кусты ежевики во мраке воскресного вечера, когда был на прогулке. «Проклятье! - сказал сам себе Флеминг. – Кажется, что в этой деревне живет целая группа отъявленных полуночников. Им место на Бродвее, а не в этой глубинке».

Он снова принялся размышлять. Лоуренс оставил свои следы – но не следа крови. Холливелл потерял немного крови, но не оставил никаких следов. Казалось, тут размышления заходят в тупик. Было ли возможно, что тут действительно имело место необыкновенное совпадение, и после второй встречи между Перитоном и неизвестным убийца сказал себе: «Где мне спрятать этот нож? Спрячу его в реке, ниже коттеджа Перитона, потому что никто не будет обыскивать территорию ниже по течению, и в любом случае Монашья запруда – отличное место для сокрытия вещей». Из этой теории вытекает следующее: во-первых, противником Перитона во второй встрече был не Лоуренс, и, во-вторых, убийца был форменным глупцом, предполагая, что никто не будет искать нож ниже по течению и что Монашья запруда – отличное место для того, чтобы что-то спрятать.

– Есть что-то подозрительное во всем этом деле, – произнес детектив, – и я не могу понять, в чем же эта неправдоподобность. Пойду повидаюсь с Лоуренсом.

Но как только он принял это решение, гостиничный слуга объявил, что господин Мандулян хотел бы коротко поговорить с инспектором, и минутой позже в комнате появился крупный армянин.

– Инспектор, я думал об этом человеке, Лоуренсе, – начал он, не тратя времени на формальности, – и размышлял о том, где я видел его раньше. Его лицо показалось мне смутно знакомым, когда я как-то встретил его в деревне, но я больше не задумывался об этом. Подумал, что он был просто приезжим, который бывал здесь раньше и которого я видел где-то поблизости. Когда он был арестован по обвинению в убийстве, что, естественно, представило дело в другом свете, я начал ломать голову на его счет. И сегодня утром вспомнил его. Это человек по имени Шустер – Джордж Шустер, – и он сыграл довольно своеобразную роль во время войны. Я не знаю деталей, но, не сомневаюсь, вы могли бы узнать о нем все.

Флеминг очень внимательно наблюдал за чернобородым армянином в течение этого рассказа. Он вовсе не был расположен верить каждому слову, что тот говорил, а исключительная гладкость и плавность его речи делали его слова подозрительными.

– Это чрезвычайно интересно, – сказал он уклончиво. – Могу ли я спросить, как и где вы с ним встретились?