Исконно русская Европа

Наконец начинаются сборы в Литву, ведь ради нее гости и съехались. Маршал советует всем запастись съестными припасами на три недели, и все, не жалея денег, закупают даже больше, чем нужно. Тогда гроссмейстер объявляет поход в честь австрийцев и Богоматери. На берегу Мемеля приготовлено 610 барок, и лодочникам приходится работать не покладая рук от полудня до вечера…

…На другой день рыцари вступают в землю язычников и радостно пускают лошадей рысью. Впереди идет, по обычаю, Рагнитская хоругвь, затем хоругвь св. Георгия, за ней Штирийская, гроссмейстерская и Австрийская. И еще много других хоругвей реет в воздухе. Гордые христианские герои разукрасили шлемы венками и султанами; золото, серебро, драгоценные камни и жемчуг, дары благородных дам своим верным служителям, сверкают на солнце. Но вот наконец и деревня. Рыцари бросаются на нее, как гости, которых не пригласили на свадьбу, и открывают с язычниками бал. Полсотни этих несчастных убиты, деревня сожжена, и пламя высоко поднимается к небу. Тогда граф Герман Силли вынимает свой меч из ножен, потрясает им в воздухе, говорит герцогу: «Лучше быть рыцарем, чем оруженосцем» – и посвящает его в рыцари. Герцог, в свою очередь, вынимает свою шпагу и в честь святого христианства и Приснодевы Марии производит в рыцари всех, кто ему представляется. После этого начинается грабеж страны. Бог оказал такую милость христианам, что язычники дали захватить себя врасплох. Это им дорого обходится: их колют и режут. В округе было много людей и добра: сколько убытка для язычников, сколько поживы христианам! Ах, как тут было хорошо!

Ночь была не так весела. Литовцы произвели нападение: приходилось получать удары, не видя врагов, но зато слышно было, как они рычали, словно дикие звери. На другой день маршал выстроил войско, каждый стал под свое знамя в свой ряд. Язычники продолжали кричать в зарослях, но это им не помогло. Много их было перебито, много было забрано у них женщин и детей. И смешно же было смотреть на этих женщин, на которых было привязано по два ребенка: один спереди, другой сзади, и на этих мужчин, которые шли отрядами, связавшись друг с другом, будто на сворке. День был удачен, и потому вечером затеян был веселый пир: там без конца подавали гусей, кур, баранов, коров и мед, и он длился до самого отхода ко сну…

…На третий день ополчение вступает в другой округ. Тут те же подвиги: язычников травят точь-в-точь, как лисиц или зайцев, а вечером граф Герман Силли угощает герцога Австрийского и новых рыцарей…

…Так прошла неделя. Целых три округа было опустошено. Дым от сожженных деревень застилал весь горизонт. Но тут настала непогода, пошли дожди с градом, провизия начала портиться, и, стало быть, об удовольствии не могло заходить больше и речи. Тогда ополчение трогается назад, к Мемелю, через овраги и болота. В Кенигсберге рыцари и австрийцы, поздравив друг друга с успехом, расстаются, и приятно подумать, как все хорошо кончится!»[29]

Как видно, в деле травли иноплеменников «благородные рыцари» ничуть татарам не уступали. Чтобы у читателя окончательно исчезли всякие иллюзии на сей счет, приведу описание еще одного эпизода тех войн из «Ливонской хроники» Г. Вартберга. Здесь драматизм противостояния тевтонов и литовцев настолько силен, что говорить хотя бы о капле благородства у одной из сторон даже язык не поворачивается.

«В 1336 году в Пруссию прибыли маркграф Бранденбургский, граф Геннебергский и граф Намурский с войсками помогать ордену в войне с язычниками. Великий магистр воспользовался случаем и вместе с прибывшими союзниками вступил в Литву, чтобы разорить литовский острожек Пунэ, служивший притоном литовцам, возвращающимся с набегов в Пруссию. В острожке укрылись до 4000 литовцев с женами, детьми и всем имуществом. Осажденные отчаянно оборонялись, но и христианское войско решилось добиться Пунэ во что бы то ни стало: били стены таранами, подкапывались под самый острожек. Видя невозможность защиты, литовцы, когда стены острожка грозили уже обрушением, перебили жен и детей, сложили огромный костер среди острожка, зажгли его и потом стали умерщвлять друг друга. Начальник острожка Маргер сам перебил множество своих товарищей, ему помогала какая-то старуха, убившая топором сто ратников и умертвившая потом саму себя. Немцы тем временем ворвались в острожек. Маргер бросился на них с частью оставшихся в живых товарищей и, когда те были перебиты до последнего человека, побежал в подземелье, где была спрятана его жена, убил ее, а потом и самого себя. Пунэ с грудами литовских тел достался немцам.»[30]

Видать, не такое уж и привлекательное было это «магдебургское право», если люди до такого исступления доходили в борьбе с его распространителями. А о чем говорит тот факт, что литовцы убивали своих жен и детей, дабы те не попали в плен к тевтонам? Видно догадывались несчастные, что павлиньи перья на шлемах – еще не признак хорошего тона и вполне могут сочетаться у их носителей с садистским отношением к пленным.