Искра

— Пришёл ты… — сказал Тихая Птица.

Однако и тут не испугался Искра. Рад он был деда видеть — и чуял сквозь подземный шаманский морок его человеческую суть.

— Пришёл, — ответил. — Давно хотел прийти, да сил не хватало у меня. Давно хотел спасибо тебе сказать — за медвежонка и за то, что отсюда помогаешь мне.

Помолчал Тихая Птица — думал.

— Вырос ты, — сказал, наконец. — Вижу, как маленький келе к тебе жмётся. Отдам тебе медведей, сам Ворон поможет — но не забудь: шаман за дар свой в ответе и за духов своих в ответе. Слишком ты ещё молод — да ничего, видно, не сделаешь: понадобятся силы тебе. Домой, к Круглому озеру возвращайся.

— Запомню, — сказал Искра. — И домой вернусь, как только смогу.

И в тот же миг почувствовал он, как на плечи его тяжёлые ладони опустились — а чутьём догадался: не ладони это, а лапы Ворона. Громадное крыло перед ним весь Нижний мир заслонило, хлестнули перья по лицу — словно тальниковыми прутьями наотмашь, словно струёй кипятка, до жгучей боли — и вышвырнула боль Искру назад в Срединный мир.

Еле глаза открыл Искра — веки тяжёлые, тело тяжёлое, будто мокрым снегом набито, а половина лица горит нестерпимо. Копьё, учитель и товарищ, смотрит встревоженно:

— Далеко ты на сей раз улетел, Искра. Еле-еле я твоё дыхание слышал — думал, совсем ты это тело оставил. А потом увидел, как на лице у тебя эти перья проступили — и понял: сам Ворон тебя отметил. Силу дал?

Улыбнулся Искра еле-еле:

— Силу дал. А взамен слово взял, что в родное стойбище вернусь. Видно, дед мой, Тихая Птица, чьи-то следы на берегу Круглого озера увидел. Поедем туда, Копьё!

Ответил Копьё хмуро:

— Поедем, когда в себя придёшь. Не то улетишь по дороге — где стану душу твою ловить… Мясного отвара тебе выпить надо и выспаться без шаманских чар — а без того не повезу я тебя.

— Правильно ты говоришь, — прошептал Искра и провалился в сон — снилось ему, как неистовая метель по лицу его режет и сечёт, боль снилась, ледяная и раскалённая.

Только на следующий день заглянул Искра в плошку с водой. Лицо своё увидел — наполовину в чёрных перьях шаманской татуировки. В чёрных перьях Ворона.

Два лица у шамана: одно — чистое, для мира людей, второе — отмеченное клеймом Нижнего мира. Два пути у шамана — на свет и во тьму.

Есть, из чего выбирать.

* * *

Вернулся Искра домой вместе с солнцем — новая весна начиналась.

Смотрел вокруг — и дивился: в памяти тордохи концами жердей в небо упирались, вешала облака цепляли — а нынче… «Как же, — думал, — вырос я. И как был мал, раз камешек горой мне казался, а евражка — медведем».

Увидали упряжку Копья дети Ворона, сбежались. Спрыгнул Искра с нарты — мать увидел, а она — его.

Подбежала, обняла, нюхать стала — глаза, волосы:

— Вернулся, мой оленёнок, мой огонёк, мой желанный, светлый, тёплый, вернулся! — и отстранилась. — Уже не младенцем — юношей пахнет от тебя.

Тронула пальцами татуированную щёку, подняла голову за подбородок, заглянула в глаза:

— Ты ли это, Искра? Ворон тебя отметил, огонь отметил — глаза отца у тебя, повзрослел ты. Помнишь ли меня, шаман?

Искра руки её взял, прижал ладони матери к своим щекам:

— Почему так говоришь, мама? Каждую минуту о тебе помнил. Очень хотел домой, только ведь нельзя было мне — сама знаешь.

Смотрела на него Ранняя Заря гордо и грустно:

— Смотришь, как взрослый, говоришь, как взрослый. Вырос. Без меня вырос.

Улыбнулся Искра:

— С тобой. В снах приходил к тебе.

Тёрся щекой о ладонь матери, пальцы её обнюхивал — и думал печально: «Тяжело будет мне дома свой путь в серых снегах протаптывать. Копьё не любит камланий, боится полётов — а что же с мамой будет? Улечу — перепугаю её, от страха она мешать будет мне, себе повредит, мне повредит… Как же помощи ждать от мамы, от доброй женщины, от слабой женщины?»

Руки её отпустил, с нарты мешок взял, развязал:

— Подарок тебе, мама.

Вздох прошёл по толпе детей Ворона — и ахнула Ранняя Заря: на руки ей легли невесомые шкурки, драгоценные шкурки. На белый туман песцового меха — главное чудо, чёрно-серебряное, мерцающее, переменчивое, невероятное — бесценный мех седой лисы. Окунулась Ранняя Заря лицом в мех, как в облако:

— Неужели ты их добыл, Искра? Ты — настоящий охотник, Искра!

Усмехнулся Искра чуть заметно, тихо сказал:

— Настоящий шаман, мама. Совсем не охотник. Шаман.

И тут же рядом рассмеялся старый Тальник сухим смешком:

— Что ж, Искра, значит, не самоловом поймал песцов и лису, а люди тебе шкурки принесли? Дело шамана — читать следы во тьме да лучший мех требовать за это!

Слова эти бросили Искру в жар — стыда, только другого стыда. Стыда за чужие дела.

— Келе мне указали, где самоловы насторожить, — сказал Искра горько. — Чем я тебя обидел, Тальник, что ты в моих словах, будто в бисерном шитье, узелки ищешь?

Прищурился Тальник:

— Сам ты себя шаманом назвал. Ждали мы защитника и богатыря из огня и солнечного света, а явился шаман, что сам, по доброй воле, в темноту ушёл едва ли не с младенчества. Сколько не рисуй перьев на себе — до солнца тебе не подняться, шаман, и рядом с Вороном не летать. Чему же учил тебя Копьё? У Гнуса бы поучиться тебе.